Шрифт:
Глава I. Точка невозврата. 21 июня 1941 года.
Генерал Апанасенко Иосиф Родионович нервно ходил по приёмной, оставляя за собой шлейф папиросного дыма. Это была уже пятая папироса. Находящиеся в приемной начальник охраны вождя Николай Власик и помощник Сталина Александр Поскребышев уже не раз предлагали генералу присесть и отдохнуть, но всё было тщетно, он продолжал из угла в угол мерить шагами помещение. Новые сапоги генерала слегка поскрипывали и, похоже, это подстегивало нервозность самого генерала, а когда он поворачивался спиной к присутствующим, они переглядывались между собой и на их лицах нет- нет да появлялись легкие улыбки, а теперь – через два часа хождений – и легкое раздражение. Наконец, дверь сталинского кабинета отрылась и в приемную друг за другом вышли Жуков, Шапошников, Берия и начальник Разведуправления РККА Голиков с трубой свёрнутых карт в руках. Апанасенко кавалерийским наскоком приблизился к Голикову и быстро и нервно спросил: – Ты доложил? – Голиков виновато вздохнул и отвел глаза в сторону. Апанасенко расстроенно махнул рукой и подскочил к Шапошникову. – А ты, Борис Михайлович, а ты сказал? – Все увидели, как шею Апанасенко над воротником кителя стала заливать краснота, и как она тут же перекинулась на генеральское словно из камня вырубленное лицо и выкрасила его в апоплексический цвет. Жуков и Берия недоуменно переводили взгляды с Апанасенко на Голикова и Шапошникова. Шапошников не ответил, и тогда Апанасенко еще раз разочарованно и резко махнул рукой, прорычал «А- а- а!», вернулся к Голикову и, глядя на него как удав на кролика, выдернул у него из рук трубу карт, в момент оказался у дверей кабинета Сталина, окинул всех взглядом и бросил: – Прошу подождать! – Поскребышев подхватился: – Минутку, постойте!!! – Но было поздно – генерал был уже в сталинском кабинете. Все, кто был в приемной обратились в каменные статуи с вмиг отросшими и оттопыренными ушами. Из- за неприкрытых двойных дверей сталинского кабинета послышалось четкое: – Генерал Апанасенко! Товарищ Сталин, прошу принять! – После короткой паузы послышалось приглушенное сталинское: – Не ждал я тебя, товарищ Апанасенко, но раз уж ты здесь, то проходи, дорогой, проходи. Что у тебя?
В приемной все одновременно и с облегчением выдохнули и тихо, как по команде, приблизились к двери кабинета.
– Вот! Разве можно на это смотреть спокойно? – Апанасенко развернул перед Сталиным карту и сказал: – Прошу вернуть товарищей, они еще в приемной. – Сталин пожал плечами, но поднял трубку телефона и, не отрывая взгляда от Апанасенко, произнес два слова. Тотчас в кабинет зашли те, кто его только что покинул.
– Так что у тебя? – повторил Сталин и кивнул головой вошедшим, предлагая занять места за столом, – садитесь, садитесь. – Все сели.
– У меня вот что: обобщенные данные по четырем узловым пунктам снабжения подразделений Вермахта. – Апанасенко взял карандаш и стал им показывать на карте. –Кенигсберг и Мемель – снабжение группы армий «Север», Варшава и Краков – снабжение группы армий «Центр». Будучи членом инспекторской группы по Прибалтийскому и Западному Особым Военным округам, я имел доступ ко всей разведывательной информации, полученной по линии военной разведки, – Апанасенко показал карандашом на Голикова, – и от внешней и приграничной разведки, – карандаш и кивок головы в сторону Берии. И вот какая вырисовывается картина. До седьмого июня этого года поставки по всем четырем транспортным узлам были смешанными: войска, вооружение, продовольствие, боеприпасы, топливо. Начиная с седьмого июня грузовой поток качественно изменился. Перевозка войск и вооружений значительно сократилась, а вот доставка продовольствия, боеприпасов и топлива резко возросла. О чем это может говорить? Я утверждаю, да, утверждаю, что это говорит о том, что концентрация в приграничной полосе ударных групп Вермахта завершена, и теперь вот уже две недели! две недели! идет интенсивная подготовка материально- технических резервов армий вторжения! – Апанасенко чуть понизил тон и продолжил: – В штабе Прибалтийского округа лежит коротенькое такое сообщение разведки о том, что тыловые части вермахта в спешном порядке расчистили от завалов и расширили дорогу на Куршской косе. – Генерал провел карандашом по карте, – а куда ведет эта дорога? К Мемелю! Практически в наш тыл! Или к кратчайшему маршруту на Ленинград! И опять же я утверждаю: приведение в порядок этой дороги неоспоримо свидетельствует о подготовке наступательной операции Вермахта. Другого объяснения просто быть не может! Понимаете, не может! А выдвижение на восток одиннадцати пехотных дивизий, ранее дислоцированных на территории Франции, Дании, Голландии и собственно Германии? – Апанасенко повысил тон: – Я не могу расценивать это иначе как выдвижение к уже определенному, повторяю, определенному театру военных действий второго стратегического наступательного эшелона! А объявление в Германии призыва на действительную военную службу очередных возрастных групп? Это плюс еще три- четыре армии по штатному расписанию Вермахта! Это третий эшелон! Третий эшелон, неужели это непонятно? А перебежчики? Последний ..э- э- э… фельдфебель этот..
– Лискофф, – подсказал Голиков.
– Да, – подхватил генерал, – он и все другие прямо называют дату вторжения – 22 июня! Завтра! Завтра! Можно, конечно, им не верить, можно считать их провокаторами! Но какова цель этих провокаций? И где логика?
И последнее. По данным разведки в конце мая в Зальцбурге завершились переговоры между Германией и Финляндией. А 19 июня, то есть два дня назад, в Финляндии объявлена всеобщая мобилизация, а командование финской армией передано Вермахту. А попытки минирования финскими судами Финского залива? Что это? Я отвечу! Это война! Война, поймите это!
В кабинете повисла тяжелая тишина. Все смотрели, как Сталин не спеша набил табаком и раскурил трубку, встал, вышел из- за стола, вплотную подошел к Апанасенко и впился в него тем, известным многим, сталинским взглядом, от которого брала оторопь, и от которого даже у самых ортодоксальных атеистов возникало ощущение исповеди. Апанасенко выдержал этот взгляд, лицо генерала постепенно стало приобретать естественную окраску.
– Успокойтесь, товарищ Апанасенко. – Сталин развернулся и медленно пошел к своему месту, продолжая по ходу: – Вы были в составе инспекторской группы и, значит, знаете соотношение сил группы армий «Север» и группы армий «Центр» в сравнении с нашими подразделениями; сколько дивизий у них и сколько у нас; сколько, соответственно, танков и самолетов у них и сколько у нас. Так чего же вы так разволновались, товарищ Апанасенко?
И тут все увидели, как краска, только на этот раз с багровым оттенком, вновь стала наползать на лицо генерала. Апанасенко нервно дернул плечом и сделал шаг к расстеленной на столе карте:
– Прошу всех подойти.
Все подошли к карте, а генерал взял красный карандаш, наклонился над картой и резкими движениями стал ставить кресты на местах дислокации и нумерации частей РККА, приговаривая: – Этих уже нет, и этого уже нет, и того нет! А вот город Брест и крепость, здесь на пятачке две танковые дивизии! Зачем они здесь? Мишень для воздушного флота Кессельринга? – легкое крестообразное движение руки с карандашом и возглас, – их уже тоже нет! А вот по границе река Прут, а за ней вдоль границы река Буг. А в междуречье три наших дивизии с боеприпасами на грунте! Междуречье – это котел! Три дивизии уже в котле! Их уже нет! Так. Минск. Здесь два аэродрома, два полка истребительной авиации. Эти может быть успеют встать на крыло! – Апанасенко поискал глазами, нашел курвиметр, измерил расстояние на карте до ближайшего немецкого аэродрома, что- то посчитал в уме, покачал головой, поставил два креста и зло бросил: – Нет! И этих нет! И никакой ВНОС не поможет! (ВНОС – Воздушное наблюдение, оповещение, связь. Прим. авт.) А вот Белостокский выступ! Две армии как на блюдечке! Полторы тысячи танков в мешке! Их уже нет! – А вот Львовский выступ. Три армии на пятачке друг у друга на голове и две тысячи танков! Их тоже нет! – Апанасенко тяжело вздохнул, помолчал и сказал: – Дальше не пойдем, всюду картина та же! И так всё ясно! – Генерал нервным движением бросил карандаш и курвиметр на карту, выпрямился, опалил всех огнеметным взглядом и севшим злым голосом спросил: – Вы можете себе представить то, что произойдет? Можете? А я вот смотрю на карту и вижу это! Я вижу катастрофу! И та директива, что ушла в войска, положения не изменит! Нет, не изменит! Поздно!
В кабинете снова зависла мертвая тишина. Все застыли статуями.
– Так что же вы предлагаете, товарищ Апанасенко? – спросил Сталин. Его голос был спокоен, но все увидели, как на сталинском лице отчетливо стали видны оспины, словно подсвеченные огнем желтых сатанинских искр, прыгающих в его глазах. И только эти искры и просыпанный мимо пепельницы пепел из трубки выдавали бурю в его душе.
Апанасенко решился, прочистил горло и с расстановкой твердо произнес: – Товарищ Сталин! Я предлагаю немедленно отдать приказ о нанесении всеми авиаподразделениями всех военных округов серии ударов по досягаемым немецким аэродромам, местам концентрации бронетанковой техники и складам топлива и продовольствия. Провести парашютное десантирование подразделений 1,2,3 и 5 Воздушно- десантных корпусов западнее соответственно Кракова, Радома, Варшавы и Кенигсберга, и мобильных диверсионных групп восточнее указанных пунктов и таким образом парализовать работу этих транспортных узлов. – Апанасенко взял синий карандаш и стал крестить противную сторону границы, продолжая: – Сухопутным силам Красной Армии начать немедленное развертывание и выдвижение, пересечь границу и нанести удар по сконцентрированным в приграничной зоне подразделениям Вермахта и СС.
Танковым и механизированным частям 3,4 и 10 армий нанести удары в направлении Варшавы, а танковым и механизированным подразделениям 5, 6 и 12 армии – в направлении Кракова. Самостоятельному 4 механизированному корпусу нанести рассекающий удар в направлении Люблин – Радов. Ближайшая задача – окружение и разгром основных сил Вермахта в составе групп армий «Север» и «Центр» и выход на линию Кенигсберг – Варшава – Радом – Краков.
В заключение генерал прорычал: – Поймите! Промедление смерти подобно!
Пока Апанасенко излагал свои соображения и рисовал на карте кресты, Лаврентий Павлович Берия стоял и думал: «Привести генерала в приемную Сталина мог любой из присутствующих. Но кто мог его – Апанасенко – подтолкнуть к этому шагу, к этому выступлению? Шапошников? Нет, он слишком интеллигентен для такой игры. Жуков? Нет, этот слишком прямолинеен. Остается Голиков. Ах, Филя, ай да молодец!»
А Голиков в это время рассуждал: «Вот это Борис Михайлович! Браво! Эти соображения, что мы сейчас услышали, Апанасенко просил довести до сведения Сталина меня и Шапошникова, но рассчитывал он главным образом на Шапошникова, зная о высоком авторитете Бориса Михайловича в глазах Сталина. Значит, Михалыч точно рассчитал, что, если мы не решимся, не скажем, что и случилось, то Апанасенко пойдет сам. Пойдет, невзирая ни на что! Браво еще раз!»
Шапошников Борис Михайлович думал: «Как- то очень просто попал Апанасенко сначала в приемную Сталина, а потом и в его кабинет. Не Берия ли постарался? Знал, похоже, знал Лаврентий о просьбе Апанасенко доложить его соображения Сталину, знал и предвидел, что ни я, ни Голиков не решимся, и наша нерешительность «заведет» Апанасенко, а уж «заведенного» его не остановить. Да, хитер и умен Лаврентий Палыч, ничего не скажешь! А артист какой! Как он смотрел на нас! Но главное – он согласен с доводами Апанасенко!»