Харбинский круг
Шрифт:
– Ничего, ничего, теперь все будет в порядке. Ты пойдешь в школу, у тебя будет много друзей. Недалеко от нас есть хорошая школа.
Так началась жизнь Николаева и дочери в этом тихом и спокойном городе. Однако это спокойствие носило чисто внешний характер. В город постоянно прибывали группами и в одиночку, с семьями и без них, беглецы со всех концов огромной России. В их числе были и те, кто с оружием в руках боролся с новой властью, и те, кто не принял ее в силу своего воспитания, общественного положения или по каким-то другим причинам.
Николаев очень быстро вошел в местную среду. Как-то во время встречи и знакомства с очередной группой эмигрантов, он высказал мысль, что назрела необходимость создания организации, которая бы занималась и проблемами переселенцев, число которых все время растет, и объединяла бы людей с разными политическими взглядами: монархистов, кадетов и прочих. А главное, могла бы стать организационным ядром для борьбы с Советами. Мысль восприняли и оценили. И, как это бывает в русской среде, сразу поручили автору идеи разработать структуру и устав организации. Так появилось Бюро русских эмигрантов (БРЭМ), бессменным главой которого стал Николаев.
С первых дней существования Бюро стало объектом пристального внимания разнополярных сил. С одной стороны – Москвы, для которой Харбин стал третьим по значимости белоэмигрантским центром после Парижа и Берлина, с другой стороны – Токио, милитаристские устремления которого к Маньчжурии и вообще Китаю, заставляли японские власти присматриваться к почти миллионной русской колонии.
А жизнь шла своим чередом, дни нанизывались в месяцы, месяцы слагались в годы.
Елена превратилась в красавицу девицу: высокую, стройную, с огромными голубыми глазами, с роскошными светлыми волосами, которые она по моде того времени заплетала в косу и укладывала на голове так, что это обрамление придавало совершенное очарование лицу молодой женщины.
Николаев за эти годы прочно занял положение лидера в русской колонии. Десятки и сотни людей, бежавших от красных и пробившихся в Харбин, оказавшихся в крайней степени морального и физического истощения, ощутили реальную помощь и поддержку соплеменников. Бюро русских эмигрантов постепенно превратилось и в центр борьбы с большевизмом. Небольшой штат его был укомплектован Николаевым бывшими офицерами, служившими в разведке и контрразведке Деникина и Колчака. Наладились деловые связи с Парижским и Берлинским белоэмигрантскими центрами. Координацию работы с ними Николаев поручил капитану Лагину Василию Ивановичу – человеку выдержанному, жесткому, но лишенному огульной патологической ненависти ко всему, что происходит в новой России. Капитан в свое время служил в контрразведке Деникина, затем, когда и Деникин, и Юденич признали Верховным Правителем России адмирала Колчака, был откомандирован к нему и направлен в Каппелевский корпус. Здесь он и встретился с Николаевым. После смерти Каппеля Лагин стал начальником армейской контрразведки барона Унгерна. Николаев доверил Лагину и координацию политической работы с Парижем и Берлином и, самое главное, организацию и координацию нелегальной агентурной работы на территории Советской России.
На сопредельных с Северным Китаем территориях России и в Европейской части СССР Николаеву вкупе с Лагиным после ряда досадных неудач и провалов удалось все же создать немногочисленную, но эффективную агентурную сеть, что позволяло знать что происходит в стране Советов.
Не прошел мимо внимания Николаева и факт сотрудничества России с Германией в военной области и в области технической политики. Николаев знал о строительстве с германской технической помощью целой группы машиностроительных заводов на Украине, в Поволжье, на Урале и в Сибири.
Оставаясь один на один со своими мыслями, Николаев определенно и ясно отдавал себе отчет в том, что его отношение к новой Советской России, к СССР носит двойственный характер. К примеру, сообщения о невиданных темпах промышленного роста в СССР, радовали Николаева. Даже, если выразиться точнее, не столько радовали, сколько вызывали чувство похожее на гордость и уважение. Но к кому и почему, на эти вопросы, признаться, Николаев и сам себе не мог дать точного ответа. После таких раздумий полковник задавал себе вопрос: так враг ли он этой новой России? Да, конечно, враг. Никогда он не поверит, что Совдепия может быть заквашена на чем-нибудь ином кроме обмана, лжи, страха и крови. И, тем не менее, это двойственное отношение.
Любимое выражение Николаева, звучавшее, когда он был чем-то недоволен или раздосадован: «Ну, братец ты мой!» – вполне можно было отнести к нему самому.
Глава У. Москва. Кремль. Январь. 1929 год.
Сталин находился в своем кабинете и вновь просматривал документы, которые накануне вечером ему вручил председатель Объединенного Госполитуправления (ОГПУ) Менжинский. Вчера Сталин не принял доклад, отпустил Менжинского, назначив ему аудиенцию на утро следующего дня, полагая, что ему достанет времени ознакомиться с документами и обдумать ситуацию. Полученные материалы отдавали мистикой. Однако источник, от которого поступила информация, не вызывал сомнений и не страдал мистическими деформациями психики. Потому и приходилось воспринимать все серьезно. Дело заключалось в следующем. От агента, внедренного несколько лет назад в ближайшее окружение главы эмигрантского Российского общевоинского союза (РОВС) Александра Павловича Кутепова, поступили сведения о том, что руководством нацистской партии НСДАП (Национал-социалистская немецкая рабочая партия) с Советским Правительством, (!) якобы, подписан секретный договор о сотрудничестве и совместной деятельности в изучении ряда военно-исторических и историко-археологических проблем. В частности, договор кроме всего прочего якобы предусматривает совместный поиск древних манускриптов, рукописей и других носителей информации, содержащих знания ушедших (предшествующих) цивилизаций. В качестве района поисковых работ указывался Тибет и южная и юго-восточная часть Гималаев. Агент сообщил, что эти сведения получены кутеповской разведкой от источника близкого к руководству партийной канцелярии нацистов.
Интерес к теме подогревался тем, что, находясь в ссылке в Туруханском крае, Сталин пополнял багаж знаний не только в области диалектики марксизма и практики революционных движений, но и прочитал много книг, представляющих совершенно разные области познания. В том числе, книги Елены Блаватской – библию теософии с названием «Изида в истинном свете» и основной ее труд – «Тайная доктрина». Обе книги произвели впечатление и, несмотря на прошедшие годы, Сталин, обладая великолепной памятью, прекрасно помнил о путешествиях Блаватской в Индию и Гималаи, о ее концепции развития мира и смене цивилизаций, о древних знаниях и их хранителях. Во-вторых, Сталин прекрасно помнил содержание доклада наркома иностранных дел Чичерина, подготовленного им по материалам Николая Рериха при посещении им Москвы после экспедиции в Тибет, Гималаи и Монголию. Это было в прошлом 1928 году. В этих материалах тоже упоминались и ушедшие цивилизации, и знания древних, прилагались манускрипты на санскрите и даже содержался ряд предсказаний, правда, не совсем понятных, но зато очень фантазийных.
Было еще одно сопутствующее обстоятельство: докладная записка Менжинского полугодичной давности об устойчивом интересе Кутепова и его разведки к тайным германским обществам.
И вот теперь эта информация.
Да, тема вызывала и интерес, и обеспокоенность. Эта деза о сотрудничестве НСДАП с Советским Правительством могла подстегнуть и без того активного генерала и придать его деятельности вовсе нежелательную направленность.
Дело в том, что после Генуэзской конференции 1922 года СССР и Германии, странам, находящимся по разным причинам в международной изоляции, удалось достичь соглашения сначала в экономической области, а затем и в военной. Германия, повязанная после поражения в войне по рукам и ногам условиями Версальского договора, стремилась к развитию своих вооруженных сил. В первую очередь, тех их видов, которые были запрещены договором. Выход был найден простой и остроумный: немецкие летчики, танкисты, артиллеристы совершенствовали свое мастерство на советских полигонах, таким образом, формально не нарушая ограничительные пункты договора. Советская же сторона получала немецкую техническую помощь в восстановлении предприятий, разрушенных в ходе Гражданской войны, а также техническую помощь в создании новейших, в том числе оборонных, отраслей промышленности. Афишировать военный и оборонный аспект сотрудничества было совсем не в интересах Сталина. Всплеск же кутеповской активности мог сдернуть завесу тайны и обнажить пикантные грани этого международного сотрудничества. Сталин внимательно следил не только за развитием открытого и тайного сотрудничества с Германией, но и за событиями, происходящими в самой Германии. К к 1929 году НСДАП, возглавляемая Адольфом Гитлером, стала ведущей политической силой Германии.
Несколько лет тому назад Сталин, несмотря на малую в то время известность и, как тогда говорили, сектантский характер нового германского политического течения, все же изучил программный документ немецких фашистов – гитлеровский «Майн Кампф». Как только эта книга вышла в Германии, экземпляр ее был доставлен в СССР, переведен на русский язык и оказался на сталинском столе. В лице Сталина Гитлер получил внимательного, может быть, самого внимательного и заинтересованного читателя своего опуса. Мимо внимания этого читателя, разумеется, не прошло заявление фюрера: «Мы прекращаем вечное германское движение на юг и запад Европы и поворачиваем наши взоры к землям на востоке… мы можем думать прежде всего о России и пограничных государствах, являющихся ее вассалами». И этот читатель, наблюдая за ростом популярности нацистов в Германии, сделал для себя выводы. Первый: продолжать военно-техническое сотрудничество с Германией. Без него в условиях международной изоляции будет крайне затруднена индустриализация страны, без чего, в свою очередь, невозможны ни реконструкция, ни перевооружение Красной Армии. А эта – последняя цель – перевешивает и риск, и негативные последствия возможного скандала о соучастии в нарушении основных положений Версальского договора. Перевешивает даже опасность вынужденного содействия возрождению Германской военной машины. Второй: расстановка сил в Германии меняется очень быстро, так что баланс может измениться и этот момент ни в коем случае нельзя упустить. Глупо работать против самого себя. Сталин был человеком, который смотрел в будущее и планировал его.