ХАРЬКОВ 354-286
Шрифт:
В общем, когда Михаил вошёл в кабинет с компьютерами, он уже знал, что этот кабинет был изначально предназначен для отдыхающих в санатории. Здесь они могли получать доступ во всемирную сеть и общаться с другими людьми. Но из-за переноса, всемирная паутина, как её называл особист, прекратила своё существование и теперь кое-где работали лишь её жалкие огрызки. Касательно санатория то, как понял Кошкин, осталась лишь местная сеть, в которую были объединены компьютеры этого лечебного заведения.
Впрочем, в данный момент принципы работы сети его не интересовали. Михаил получал навыки работы с компьютером на уровне "ламера" по выражению Степанова. Тем не менее, спустя три часа, Кошкин уже имел представление
После окончания занятий Степанов пообещал продолжить занятия на следующий день, а пока Михаилу нужно было пройти медицинские процедуры и уже после этого ознакомиться с доставленными, наконец, книгами.
Да, это было всего лишь 3 дня тому назад. Кошкину же казалось, что с того момента как он узнал о переносе и начал обучение чуть ли не в другой жизни. Хотя, если вдуматься, то так оно и было. С прибытием Кошкина в этот санаторий началась совершенно другая жизнь. Ведь, он должен был сейчас лежать в палате без одного лёгкого и медленно умирать. А он чувствует себя уже практически здоровым. Главное теперь пережить сентябрь, дабы окончательно увериться, что ему удалось обмануть смерть. Жаль, что он не спросил у Степанова точную дату своей смерти когда была такая возможность, а теперь вот уже как-то стыдно спрашивать. Подумают ещё, что здоровый 40-летний мужик боится умереть. Но с другой стороны было бы интересно посмотреть на свою могилу. И как ему относиться к тому, кто там захоронен? Кто он ему? Да, такие мысли надо гнать от себя подальше. А то ведь так можно и с ума сойти, если пытаться разобраться в хитросплетениях переноса.
Ладно, главное сейчас как можно быстрее восстановиться после длительной болезни и вернуться к работе, хотя кто сказал, что Кошкин ещё не работает? Очень даже работает. Вон, Таня каждый день ругается, что Михаил засиживается до ночи за своим ноутбуком и чертежами. Степанов ещё, научил на свою голову запускать встроенные в "окна" игры. Михаилу не нравилось английское название этой Операционной Системы, да и Степанов назвал её пренебрежительно "форточки". Теперь вот Кошкин в минуты досуга увлечённо раскладывал пасьянсы и разминировал минное поле. Особист, застав вчера Кошкина за этим занятием ухмыльнулся и пообещал принести ему действительно стоящих и интересных игр, а то во что играл Кошкин, назвал отстоем для казуалов и обругал себя за то, что показал его Михаилу на свою голову.
Что и сделал, притащив сегодня с утра ворох компакт-дисков - маленьких дисков наподобие граммофонных, только, как объяснил Степанов, считывание информации производилось здесь не иглой, а световым лучом.
Первой же игрой, установленной на компьютер, стал имитатор танковых боёв времён пока ещё не начавшейся войны с Германией.
– Женя, - сказал Кошкин - Степанов предложил называть его на ты, - так ведь на основе такой вот игры, что ты мне принёс, можно очень сильно облегчить подготовку танковых экипажей.
– Михаил Ильич, конечно можно, - ухмыльнулся Степанов, - я вам даже больше скажу, игры этой серии создавались в Харькове на базе реально существующего танкового тренажёра. Как попадёте на завод, я вам покажу стенд для тренировки.
– Эх, нам бы такие стенды, глядишь и качество обучения танкистов поднялось бы.
– Не волнуйтесь, Михаил Ильич, этим вопросом уже занимаются. Дело в том, что после переноса многие профессии стали невостребованными, и люди ими занимавшиеся сейчас берут любую работу, связанную с их предыдущим родом деятельности. Так что для нас не составило особой проблемы попросить организацию, написавшую эту игру, немного её доработать для нужд Красной Армии, тем более что изначально это был тренажёр. Дело в том, что участвовать в бою могут одновременно несколько человек, управляя как разными машинами, так и выполняя функции разных членов экипажа в одном танке. Это позволит лучше отработать тактику взаимодействия во время боя как минимум на уровне танкового взвода.
– Серьёзные ты вещи говоришь, Евгений. А как с конструированием, применяете эти ваши компьютеры в этом деле?
– Михаил Ильич, не принимайте нас за неизвестно кого. Конечно, применяем. Сейчас повсюду идёт, точнее шёл, отказ от кульманов в пользу электронной разработки чертежей, техпроцессов, расчёта прочностных характеристик и всего остального. Сейчас, боюсь, снова кульманы достанут, благо их ещё не все на свалку выкинули. Учтите, что в электронном виде хранятся только новые проекты. Хотя и принимались попытки создания полных цифровых архивов, но это дело очень долгое и муторное, поэтому документацию по старым проектам я вам приношу в бумажном виде. Кстати, я вам принёс кое-что по танкам Т-44 и Т-55. Изучайте пока и изложите ваши соображения насчёт возможности развёртывания их производства на мощностях СССР. Всё-таки у вас больше информации об этом, нежели у инженеров из Харькова.
– Хорошо, Евгений, я, конечно, изучу всё то, что вы мне тут принесли, - машинально перешёл на вы Кошкин, - но в одиночку я не могу принимать таких решений.
– Я вас понимаю, Михаил Ильич, в ближайшие дни в Харьков прибудут ваши коллеги, находившиеся во время за пределами области. К сожалению, мы пока не можем привлечь к этому делу сотрудников других КБ и заводов, из-за соображений секретности.
– Хорошо, пусть будут хотя бы те, кто остался, а кто собственно остался?
– Пока я не могу дать вам точной информации, но могу сказать что осталась группа, находившаяся в Москве на испытаниях, остались инженеры откомандированные на СТЗ, ну и те из сотрудников, кто находился в отпуске на курортах и других местах вне области. Вашим людям будет выделено помещение на заводе Малышева, то есть, я хотел сказать на 183 заводе, и они смогут приступить к работе. Совместно с Харьковскими инженерами естественно.
– Хорошо, а то я уже засиделся в четырёх стенах. С весны, сижу взаперти, не могу больше.
– Не переживайте, Михаил Ильич, ещё успеет поработать.
– Женя, у меня ещё просьба есть, личного характера, - замялся Кошкин.
– Слушаю вас.
– Понимаете, моя семья, она же в Москве осталась, а я им даже весточки передать не могу. Они же волнуются за меня, да и я переживаю. Можно как-нибудь мне сообщить им, что со мной всё в порядке.
– Напишите письмо, без упоминаний о том, что здесь происходит, естественно. Официальная версия - на территории области эпидемия гриппа, и она закрыта на карантин. Про больницу можете рассказать, но только то, что не выбивается из обычного порядка вещей. Ну и я в свою очередь сделаю всё, что от меня зависит, что бы вы смогли позвонить в Москву. У нас с этим всё ещё есть определённые проблемы, но, думаю, для вас мы что-нибудь придумаем.
– Спасибо большое, Женя. Слушай, я вот тут хотел ещё одну вещь у тебя спросить, только ты пойми меня правильно.
– Что такое?
– Я тут размышлял по поводу того, что со мной произошло в вашем прошлом. И хотел попросить тебя рассказать мне о моей смерти там у вас.
– Понимаете, Михаил Ильич, - стушевался Степанов, - у нас вы умерли 27 сентября. И были похоронены на кладбище, что на Пушкинской находится. Но в 1941 году во время одного из налётов немецких бомбардировщиков на Харьков кладбище было разбомблено, хотя оно и находилось вдалеке от промышленных зон. Есть сведения, что Гитлер, ознакомившись с тридцатьчетвёркой, назначил вас своим личным врагом и специально приказал уничтожить даже место вашего захоронения. Видите, как он вас невзлюбил. Но, думаю, что если он вас мёртвым в число врагов зачислил, то теперь, когда ваша болезнь преодолена, вы станете для него врагом номер один.