Харон ("Путь войны")
Шрифт:
Мог... Но собственными руками оттолкнул спасательный круг, протянутый тогда и повторно предложенный сейчас. И, значит, никакого снисхождения, никакой жалости отступнику.
– Вы ошиблись, господин Айнштайн. Вы рассуждаете разумно и логично, но все равно - ошиблись. Здесь и сейчас, совершенно добровольно и со всей ответственностью вы согласитесь служить нашей идее и цели. Я обещаю.
Глава 21
Настоящее
– Океан будто ложкой мешают... "Легкая вода"!
– тихо проговорил акустик, но его шепот прозвучал
Субмарине угрожает много опасностей, но большинство исходит от рук человеческих. Поломки, неисправности, ошибки навигации и технического обслуживания - за редкими исключениями человек сам создает себе неприятности. Однако, есть два проявления стихии, которые смертельно опасны для подлодки, независимо от ее состояния. Первое - внезапное изменение уровня термоклина. Как правило, граница разнотемпературных слоев пролегает примерно на одной глубине, которая изменяется не очень значительно. Пользуясь этим, подлодки часто "ложатся" на термоклин, экономя энергию и сжатый воздух. Тогда субмарина уподобляется обычному надводному кораблю, только роль "воды" исполняет холодный, плотный слой, а "воздуха" - теплый, разреженный.
Однако иногда граница совершает резкий перепад, и температурный рубеж резко опускается вниз. Если субмарина движется с хорошей скоростью, а капитан не слишком расторопен, есть риск резко уйти на дно, скатившись по термоклину, как по скользкому склону горы. Сейчас, в эпоху сверхпрочных многосоставных корпусов это не так опасно, но в прошлом, на заре освоения Глубины, не один искусственный аппарат погиб от неожиданного провала и скачка забортного давления.
Второе явление так же связано с плотностью воды, но имеет совершенно иную природу. Земная кора на дне океана заведомо тоньше, и в районах разломов, а так же вулканической активности, временами происходит прорыв больших объемов газа. В этом случае обычная морская вода превращается в своего рода "газировку", "легкую воду" с очень низкой плотностью. Иногда настолько низкой, что судно не в силах держаться на ней...
И то, и другое встречается очень редко, гораздо реже неприятностей чисто технического характера, но "салазки" и "легкая вода" вызывают суеверный страх у подводников. Примерно так же, как обычные люди боятся акул и ядовитых пауков, хотя обычные авто- и паромобили ежегодно уносят во много раз больше жизней, нежели самые свирепые, голодные и ядовитые животные.
Шелест и свист в наушниках приближались и усиливались, переходя в булькающий гул, и было понятно, что эсминец "семерок" не стремился к "Пионеру", а стремглав удирал от "легкой воды", идущей широким фронтом. Но в районе Аргентинской котловины такая напасть появиться просто не могла - неоткуда. Тем более в таком количестве и внезапно, без сопутствующих признаков.
– Никаких донных прорывов и газовых выбросов, вода просто меняет структуру...
– докладывал акустик. Крамневский отдавал быстрые, четкие команды, повинуясь которым "Пионер" начал разворот, гребные винты закрутились быстрее, разгоняя две тысячи тонн металла. В гуле "легкой воды" можно было не опасаться, что противник услышит шум механизмов субмарины, аккуратно прибавляющей ход. Не осталось времени прикидывать по карте, и Илион доверился собственному чутью, соотнося в уме примерную скорость "Пионера", линию разворота, приближение "газированного" фронта и допустимый уровень шума. Они успевали, проходили по самой границе, но успевали развернуться с вектором движения примерно в сорок пять градусов от курса эсминца. После этого можно было дать полный ход, минимально рискуя обнаружить себя. А под водой "Пионер" способен выдать больше тридцати узлов скорости, уйдя от любой аномалии.
В отсеках мигали красные лампы - сигнал общей тревоги. Каждый находился на своем месте, делая назначенную работу. Доктор Радюкин лежал на узкой койке, крепко ухватившись за поручни, и лихорадочно вспоминал, все ли образцы закреплены надлежащим образом, и запер ли он ящик с записями. Было бы неудобно собирать их по всей каюте, случись что-нибудь... А что может случиться? Егор Владимирович закрыл глаза и начал молиться.
– Бля!
– уже не выбирая слов воскликнул акустик.
– Накрывает!
И накрыло. Шум миллиардов газовых пузырьков, рождающихся в морской пучине, резко изменился, буквально набросился на "Пионер", охватив со всех сторон ревом кипящей воды.
Не было времени гадать, как такое вообще возможно, и какой демон мешает океан дьявольской ложкой. Вся вода вокруг подлодки превратилась в газированный коктейль, в котором и плотик не удержался бы, не то что многотонная махина.
Размашистым движением Крамневский пристегнул себя к креслу страховочным поясом и щелкнул тумблером внутрикорабельной связи, вызывая реакторный отсек. Одновременно он быстро и четко скомандовал:
– Полный вперед, задаем дифферент на корму, носовые и рубочные рули на всплытие, кормовые на погружение, цистерны не продуваем!
Даже на фоне геотермальной аномалии, которая точно не "гео", экстренную продувку почти наверняка вычислит самая скверной гидроакустическая станция на расстоянии в десятки километров. С тем же успехом можно просто всплыть, открыть люк и помахать эсминцу рукой. Вражеский корабль все еще близко, слишком близко...
– Десять узлов, прибавляем!
Приказав реакторной команде выдать полную мощность, Крамневский взглянул на глубиномер. "Пионер" мог уверенно погружаться на два километра. Корпус был рассчитан на два с половиной. Теоретически, в зависимости от состояния забортной воды и еще множества непредсказуемых факторов, подлодка могла опуститься до трех километров. Ниже ждала безусловная смерть.
Тысяча семьсот... Тысяча восемьсот пятьдесят...
Скорость движения составила уже почти пятнадцать узлов, но субмарина по гладкой пологой траектории уверенно шла ко дну.
Девятьсот пятьдесят... Две тысячи...
Указатель глубиномера опускался с такой уверенностью, словно перед ним был по крайней мере еще целый метр шкалы, а не короткое желтое и еще более короткое красное поле.
Двадцать узлов.
Крамневский почувствовал, как струйки пота поползли по вискам. "Пионер" наращивал скорость как только мог, но плотность забортной среды так же неотвратимо падала. Ни бешено рубящие газ винты, ни выставленные на максимум горизонтальные рули не помогали. Подлодка уходила на глубину.
Две триста...
Проседание немного замедлилось, но буквально через мгновение "Пионер" разом потерял почти двести метров.
Тридцать семь узлов, две тысячи девятьсот метров.
– Командир, пора "продуваться", - произнес чуть срывающимся, но в общем твердым голосом старпом Русов.
– Нельзя, эсминец слишком близко, - сквозь зубы проговорил Крамневский, не отрываясь от пульта. В обычной ситуации стрелки на приборной панели вертикальны или близки к тому, циферблаты специально ориентируют так, чтобы можно было одним взглядом охватить все указатели и оценить общее состояние. Сейчас стрелки буквально выплясывали дикий танец, предвещающий скорый и печальный конец.