Харон ("Путь войны")
Шрифт:
Когда батискаф отделялся от носителя, пассажирский отсек затапливался - чтобы водолазы могли свободно покидать аппарат и возвращаться, не тратя время на шлюзовые манипуляции. Для экономии кислорода в пути ложементы имели специальные разъемы, подключающие скафандр к воздушным запасам подводного аппарата. Семь водолазов - семь дополнительных баллонов. Восьмого система не предусматривала, поэтому свой собственный допзапас Радюкин крепко прижимал левой рукой к торсу. И нервничал еще больше - вдруг шланг травит? Или случится неисправность клапана?
В момент очередного прояснения, Радюкин с трудом сфокусировал взгляд на подсвеченном циферблате хронометра, закрепленного на внутренней поверхности шлема, слева вверху - достаточно лишь скосить взгляд. Секундная стрелка неутомимо прыгала по черным делениям на белом фоне, верша обычный бег. И неожиданно сбилась, словно споткнувшись на ровном месте. Двинулась дальше, судорожными рывками, то продвигаясь вперед, то откатываясь обратно на один-два отрезка. Егор Владимирович вновь зажмурился, до боли в глазах и медленно сосчитал до пятидесяти, превозмогая неистовое желание заорать в голос. Старый испытанный метод помог, к концу счета в голове немного прояснилось. А когда ученый открыл глаза, стрелки хронометра вращались в обратном направлении.
Радюкин машинально поднял свободную от баллона руку, чтобы перекреститься, и стальная перчатка глухо звякнула о нагрудную пластину скафандра.
Водитель любого транспортного средства должен обладать хорошим чувством пространства. Чем сложнее техника, тем выше требования к его искусству. Однако любая наземная машина, даже самая современная, не идет ни в какое сравнение с летательными аппаратами. Высота поднимает ответственность в геометрической прогрессии, заставляя пилота держать в уме быстроменяющуюся обстановку уже в трех измерениях.
Но многие утверждают, что управление подводной техникой еще сложнее, ведь на глубине практически невозможно полагаться на зрение - основной орган чувств человека. Тот, кто ведет субмарину, должен обладать сверхъестественным чутьем, умением читать показания приборы с легкостью, как слова в букваре.
Еще нужно иметь сплоченную, опытную команду, которая понимает приказ командира с полуслова, умеет просчитывать ситуацию и принимать самостоятельные решения в пределах своих задач. Ведь управление подводной лодкой - задача не для одного человека. Любое сколь-нибудь значимое действие, даже простое изменение глубины, требует работы нескольких членов экипажа. А сложное маневрирование возможно только при участии всех подводников, когда команда действует как единый механизм - быстро, точно, предсказуемо для командира.
Если не считать Радюкина, Шафрана и группы Трубникова, "Пионер" приводили в движение двадцать девять человек. Столь малый экипаж стал возможен только благодаря высочайшей степени автоматизации и новому поколению надежных функциометров. Три десятка человек, которых отбирали по всей Империи, по всему флоту. Лучшие из лучших, прошедшие все мыслимые физические и психологические проверки, профессионалы, все с настоящим боевым опытом. И сегодня их отшлифованным навыком, трудом и самоотверженностью "Пионер" совершал невозможное.
Нельзя пройти "под винтом" впритирку к махине с водоизмещением больше ста тысяч тонн, когда считанные метры отделяют рубку от днища сверхтранспорта. Когда потоки невероятной силы, порожденные работой батареи исполинских винтов, раскачивают субмарину как детскую игрушку в ванне.
Нельзя управлять подлодкой силами больного, страдающего радиологической болезнью экипажа, в котором все принимают высокотоксичные препараты и держатся на ногах только благодаря ударным дозам стимуляторов, а так же переливаниям плазмы.
Нельзя управлять чем либо вообще в зоне действия дьявольского процесса, когда в глазах темнеет, и разум заполняют все страхи, поднявшиеся из глубин подсознания. И даже показания точнейших приборов становятся ложью.
Крамневский не верил, что "Пионер" сможет вернуться. То, что с трудом удалось один раз, на исправной лодке, со здоровым экипажем, на фоне обычного конвоя - не могло повториться столь же удачно вновь, когда все сложилось против лазутчиков. И Илион поступил так, как обычно делал в подобной ситуации - запретил себе думать о будущем. Просто отказал разуму в праве угадывать и прогнозировать.
Каждое действие он совершал как в последний раз, сосредоточившись на ближайшей минуте, не дальше, тщательно проговаривая про себя любое действие, пока оно не превращалось в набор простых манипуляций - без страха, без эмоций.
Просадка - недопустимо. Лодка не слушается рулей глубины - откачать балласт.
Нет времени, нет будущего. Есть только одна минута впереди, короткие, резкие слова команд и рокот винтов чудовищного корабля - шум, который был отчетливо слышен даже на командном мостике.
"Пионер" должен вернуться.
И невозможное стало явью.
– Прошли, - прошептал Межерицкий, утирая пот. Он произнес это короткое слово так, словно до сих пор не мог поверить в удачу. Скорее то был вопрос, осторожный и боязливый.
– Прошли, - повторил за ним боцман у манипуляторов рулей. Но уже без недоверия, как осторожное предположение.
Крамневский промолчал. Говорить было слишком трудно, язык будто застрял в пересохшем рту, как колючая губка. Командир лишь молча склонил голову, превращая предположение в уверенность.
Они прошли.
От того, что творилось за бортом, у рядового подводника волосы встали бы дыбом. Транспорт-гигант резко сбавлял ход, и теперь шумы множества кораблей барабанили по чувствительным антеннам гидроакустического комплекса "Пионера". Подлодка оказалась едва ли не в эпицентре вражеского присутствия. Но устрашающие эффекты перехода закончились, ушли безвозвратно. Приборы снова показывали нормальные, привычные значения, а перед глазами не плясали багрово-сиреневые вспышки.
"Пионер" вернулся.