Харон ("Путь войны")
Шрифт:
– Давайте прямо.
Но ответил Радюкин.
– Если прямо, то радиологическую болезнь заработали все. Шансов на выживание - пятьдесят на пятьдесят, у кого-то больше, у кого-то меньше. Первые симптомы уже понемногу проявляются, ближайшие три-четыре дня будут тяжелыми, потом - симптомы спадут, но через две недели экипаж сляжет.
– Две недели...
– повторил Крамневский.
– Значит, потерпеть три-четыре дня? И что со мной, я поймал больше всех?
Новый приступ кашля скрутил командира. Дождавшись, когда судороги перестанут сотрясать ослабевшее тело подводника, Радюкин ответил:
– Аномальная реакция организма. Плюс стресс главного ответственного, недосып и общее ослабление организма.
– Лечить?
– Уже лечим, - произнес Русов.
– Даем йодистый калий, готовим переливание плазмы, белковая диета... Но запас калия мал.
Крамневский несколько секунд мутным взглядом смотрел на желтую стену и место, где она переходила в чуть изогнутый потолок. Обычно неслышная и почти неощутимая на ходу вибрация корпуса била в череп, как будто командир "Пионера" приложил голову к отбойному молотку. Частые уколы боли простреливали от сердца к зубам.
– Почему так мало медикаментов для борьбы с облучением?
– спросил он, наконец, с трудом сдерживая внезапную вспышку ярости. Разум Илиона понимал, что это реакция психики на напряжение, болезнь и общий эмоциональный фон. Но от понимания легче не становилось. Мутное, темное желание выплеснуть ярость и злобу на все и всех поднималось из глубин естества и почти целиком затопило его сознание.
– Лечить облучение - это все равно что "лечить пулю", - мягко объяснил Радюкин, прекрасно понимая состояние Крамневского.
– Беда в том, что мы не только облучились, но многие еще и дышали радиоактивной пылью. Теперь в костях содержатся радиоактивные кальций и фосфор. Защиты практически нет - вернее, есть... но принимать эти медикаменты нужно заранее и в токсической дозе. Сейчас наша задача - убрать источники облучения внутри организма. Лечение сводится к тому, что мы сначала вымываем из костей радиоактивный кальций, а потом пытаемся вернуть нормальный. Не было нужды брать с собой большой запас таких медикаментов, господин капитан...
– Командир!
– рявкнул Илион, с силой ударяя кулаком по столу.
– Я же говорил - командир, и никак иначе! Капитаны - на "купцах"! Не было нужды, значит?!
– Я понял, - спокойно и ровно промолвил ученый.
– Я понимаю, командир, прости.
Крамневский припечатал стол ладонью и открыл рот, собираясь высказать все, что думает, о сухопутных крысах, которые жизнь просидели по кабинетам и решили, что знают о море, но Радюкин опередил его.
– Илион, если ты сейчас пойдешь в разнос, мы все пропадем, - сказал он, неожиданно накрыв ладонью подрагивающие пальцы подводника.
– Без здравомыслящего командира - никто не вернется. А мы должны вернуться. Эта чертова пыль... она странная. Тонкая, как ил, и содержит самые разные элементы, я боюсь, что там органика, прожаренная атомным огнем. Неважно, растения, животные или просто земля. Это пыль атомного взрыва.
С минуту Крамневский сидел недвижимо, тяжело и шумно дыша, пока его взгляд не прояснился. Злобный маньяк понемногу уступал место смертельно уставшему и тяжело больному человеку, держащемуся на одной силе воли. Заметив, что командир понемногу успокаивается, Радюкин убрал руку и закончил:
– Действительно не было нужды. Такого рода лекарства - не аспирин, они сами по себе очень токсичны. Это как встречный пал, чтобы сбить пожар - тот же огонь, только разрушений получается меньше. Их нет смысла брать бочками на весь экипаж, потому что нормальное применение требует госпитализации и полного покоя. Снизить рабочую нагрузку на экипаж мы не можем. Что возможно - это йодистый калий, симптоматическая терапия для всех, и льготный режим для трех-четырех наиболее пострадавших. Все.
– Ясно, - отрывисто произнес Крамневский.
–
– Мы сделали отдельную симптоматическую карту на каждого члена экипажа и тщательно дозируем лекарства, - вновь вступил в разговор Русов.
– Неделю работоспособности гарантировать можно, дальше люди просто начнут падать с ног.
– А со стимуляторами?
– Стимуляторы...
– старпом потер подбородок.
– Никто не пробовал подхлестывать организм, поврежденный радиацией.
– ... эта чертова пыль... она странная. Тонкая, как ил, и содержит самые разные элементы, как ил... и я боюсь, что это - органика, прожаренная атомным огнем. Неважно, растения, животные или просто земля. Это - пыль атомного взрыва, - проговорил Радюкин, сцепив пальцы в замок, и только побелевшие костяшки выдавали напряжение.
– Атомные испытания. Мы должны вернуться и сообщить об этом, даже если придется всплывать и выдавать в эфир открытый текст.
– Мы фоним, - сообщил реактор-инженер.
– После этой клятой пыли, слабо, но фоним. Все продули, вымыли дважды все пресной водой, чтобы без коррозии, но фон остался. Надо молиться, чтобы у шакалов наверху так же не было внешних радиометров. Иначе нас вычислят в момент, а форсированного режима реактора мы уже не обеспечим - сорвет всю заклейку. Не уйти ни в глубину, ни на скорости.
Крамневский посмотрел на Трубникова и спросил:
– Что с материалами?
Начальник команды радиоэлектронной разведки "Пионера" всегда имел очень злобный вид, благодаря глубоко посаженным глазам и тяжелому взгляду. Усталость и ненормированная работа не прибавили ему доброжелательности. Ответ последовал незамедлительно.
– Все носители, записи и аналитические материалы ежесуточно пакуются в герметичные капсулы и особые контейнеры. На контейнерах кодовые замки, коды вводятся заново каждые шесть часов. Если пренебречь процедурой, термитные заряды уничтожат записи. Даже если нас потопят и вновь поднимут, это ничего не даст противнику. Хотя... Не думаю, что в этом есть смысл. Но регламент соблюдается неукоснительно.
Крамневский задумался. Ему очень хотелось чаю на травах, такого, каким угощал Радюкина. Но чай закончился, а если бы и остался, Илион пребывал в уверенности, что желудок его не примет, последние несколько часов командира субмарины выворачивало наизнанку при одном виде еды. Организм принимал только воду, и то через раз.
Жаль. Немного терпкого, бодряще-ароматного напитка сейчас было бы так кстати...
– Подготовьте все, - медленно, тяжело заговорил он, взвешивая каждое слово.
– И...
Илион посмотрел на своих подчиненных, глаза часто моргали, зрачки темнели в паутине красных прожилок, но взгляд был тверд.
– И перенесите в батискаф. Мы возвращаемся.
– Значит, нулевой вариант, - вздохнул Шафран.
Подводники как по команде встали, расходясь в полном молчании. И это молчаливая готовность почему-то напугала научного консультанта больше всего. В их движениях, емких жестах, чуть опущенных плечах была молчаливая, обреченная готовность.
– Господа, минутку, - воззвал Радюкин.
– Это что за "нулевой вариант"? Не будете ли так любезны посвятить меня?
– с едким сарказмом вопросил он.
Шафран быстро взглянул на Крамневского, который привалился к переборке, прикрыв воспаленные глаза, и опустился обратно на жесткое сиденье.
– Я втолкую, - сообщил он.
Теперь их осталось трое - командир, ученый и механик.
– В Морском Штабе долго думали, что делать, если нам придется пробиваться с боем, с врагом на винтах, - начал Аркадий.
– Но ничего не выдумывалось. Единственная возможность - подкреплению пастись недалеко от зоны перехода, чтобы вовремя встретить и прикрыть "Пионера", но это невозможно. И все-таки один вариант появился.