Хасидские истории. Поздние учителя
Шрифт:
Дед мой никак не мог оправиться от изумления, потому что, насколько ему помнилось, в том месте никогда не было никакого водоема. На следующий день после Йом Кипур он специально отправился туда и убедился, что там не было и следа воды. Он тогда пошел к цадику и сказал: “Рабби, вы же знаете, что я никогда не спрашивал вас о том, что не имеет ко мне отношения, но умоляю вас, объясните, что же там было”.
“Рабби Яаков, – отвечал на это цадик, – если колодец Мирьям, сопровождавший евреев во время их странствований по пустыне, неожиданно оказался в наших краях, почему же, ради всего святого, вы стояли там без движения, а не окунулись в воду вместе со мною?”»
Однажды после полудня, накануне Йом Кипур, когда настало время ритуального омовения, рабби из Калло отправился к речушке, на берегу которой находился их город. Но вместо того чтобы окунуться в воды реки, он прилег на травянистом берегу и сказал: «Какое прекрасное место для сна!» Ближе к вечеру, когда все пришедшие с ним хасиды уже омылись в реке, он проснулся и потянулся. И потом, так и не войдя в воду, он отправился в город вместе со всеми – но выглядел он посвежевшим и бодрым, как и всегда после совершения омовения.
С юных лет и до самой старости рабби Ицхак-Айзик страдал от болезни, которая причиняла ему сильные мучения. Его врач однажды спросил, как ему удается терпеть такие боли без стонов и без жалоб. Он ответил: «Это легко понять, если человек относится к боли как к сильнодействующему средству для очищения души. В таком случае ему не остается ничего, кроме как принимать боль с любовью и не жаловаться. С течением времени он обретает силы терпеливо относиться к боли, которая его терзает. И вообще: прошедшая боль – уже в прошлом, а беспокоиться о боли, которой еще нет, могут только глупцы».
Однажды в субботу рабби Ицхак-Айзик спел песню «Когда я праздную субботу»; после слов «И потому-то я мою и стираю свое сердце, как щелок» он оборвал пение и сказал: «Но ведь щелок не моют, не стирают – напротив, стирают и моют со щелоком!» И тут же ответил самому себе: «Но святость святой субботы делает сердце столь чистым, что оно может очищать другие сердца – как щелок очищает белье».
Один из его учеников, рассказавший эту историю, много лет спустя, уже ставши цадиком, говорил своим хасидам: «Знаете, как я стал евреем? Мой учитель, святой рабби из Калло, взяв мою душу, сделал с ней все то, что делают женщины, стирая белье: мылил ее, и колотил, и полоскал, и отжимал, а потом вложил ее, чистую, в мое тело».
Рассказывают.
Рабби из Калло как-то проводил субботу в ближней деревушке, в гостях у одного из хасидов. Когда наступил час субботы, вдруг раздались крики, и в дом вбежал слуга, объявивший, что загорелся амбар с зерном. Хозяин кинулся было на улицу, но рабби, ухватив его за руку, сказал: «Погоди, я расскажу тебе историю». И хасид остался за столом.
«Когда наш учитель рабби Зуся был молодым, – принялся рассказывать цадик, – он топил печи в доме Великого Магида, так как это была обычная обязанность молодых учеников. Однажды, когда он с рвением и страстью читал псалмы как раз перед наступлением субботы, в доме раздались крики. Оказалось, что из растопленной им печки вылетели искры, а поскольку никого в комнате не было, начался пожар.
«Зуся! Пожар!» – сказали ему.
«Ничего страшного, – ответил он. – Разве не сказано: “И погас огонь”? [47] И в этот самый момент огонь действительно утих».
И рабби из Калло умолк. Хасид, которого он все еще держал за руку, не решался двинуться. Мгновение спустя кто-то крикнул в окно, что пожар в амбаре прекратился.
Рассказывают.
Рейзл, дочь рабби Цви-Ѓирша из Жидачева, вышедшая замуж за сына рабби из Калло, жила с мужем в доме своего отца. Как-то они получили приглашение провести пасхальный седер в Калло. Ей не хотелось уезжать из отцовского дома на Песах, но муж настаивал, и в конце концов она согласилась.
47
Чис. 11:2
Обычаи в доме свекра были ей непривычны. Но более всего ее раздражало, что рабби долгое время не садился за праздничный стол, а беспрерывно расхаживал по комнате, не говоря при этом ни слова. Вдруг он кинулся к окну и рывком отворил его. Перед домом остановилась повозка, запряженная двумя большими белыми конями. Седоки были величественного вида, трое мужчин и четыре женщины. Рабби поспешил приветствовать их. Прибывшие обняли рабби и поцеловали его. После недолгого разговора кучер щелкнул кнутом, и повозка исчезла из глаз. Рабби вернулся в комнату, прикрыл окно и сел за стол. Рейзл не осмелилась задать ему ни единого вопроса.
По возвращении домой после праздника она спросила своего отца о виденном. «Знай же, – сказал он ей, – что это были наши праотцы и праматери. Святой рабби не хотел садиться за пасхальный стол до пришествия Избавления, и потому он неустанно возносил молитвы, вплоть до того самого момента, когда наши праотцы и праматери явились ему, чтобы сказать, что время еще не пришло».
Школа рабби Элимелеха из Лежайска
Глава третья
Авраѓам-Йеѓошуа Ѓешель из Апты
Когда юный Ѓешель шел через поле, будущее слышалось ему в шелесте растущих трав; а когда он шел по улице, то будущее слышалось ему в звуке шагов. А когда он удалялся от внешнего мира, замыкаясь в тишине своей комнаты, то о будущем говорили ему все его части тела. И тогда его охватил страх: сможет ли он держаться истинного пути – теперь, когда он знает, куда несут его ноги. И, собравшись с духом, он вознес молитву, прося лишить его такого дара. И Бог в милости своей откликнулся на эти мольбы.
В свои молодые годы рабби Авраѓам-Йеѓошуа был главой суда в Колбасове, и в его округ входило пять городов. Однажды ему пришлось разбирать дело вместе с двумя судьями, которые уже были подкуплены. Поскольку Авраѓам-Йеѓошуа упорно не соглашался на все их предложения, судьи в конце концов посоветовали человеку, который дал им взятку и который знал, так же как и они, о неподкупности рабби Авраѓама-Йеѓошуа, потихоньку положить немалую сумму денег в карман кафтана, который рабби надевал только в день новомесячия. Этот человек последовал их совету и положил деньги совершенно незаметно. На следующем судебном заседании рабби начал было склоняться к аргументам двоих других судей. Какое-то время он сидел, не говоря ни слова. Потом объявил о том, что откладывает решение на день, отправился к себе и принялся усердно молиться. В день новомесячия он надел свой праздничный кафтан и обнаружил в кармане деньги. Тогда он призвал к себе подсудимого и вынудил его признаться в содеянном.