Хасидские истории. Поздние учителя
Шрифт:
Всякий раз, когда рабби из Апты рассказывал о случившемся, он приводил стих из пятой книги Пятикнижия Моисеева: «Ибо мзда ослепляет глаза мудрых и извращает слова праведников» [48] .
Рабби Шмелке из Сасова, сын рабби Моше-Лейба из Сасова, был еще ребенком, когда умер его отец. Однажды, в юные годы, его пригласил к себе рабби из Апты. Воздавая почести своему гостю, рабби распорядился зажечь свечи в доме учения и принимал его с такой сердечностью, что молодой человек был даже смущен. Когда он не без робости сел в пододвинутое ему кресло, рабби из Апты, обернувшись к нему,
48
Втор. 16:19
«Твоему отцу я обязан тем, что начал праведно служить Богу. Я был тогда раввином в маленьком городке Колбасове и полагал, что лучшее занятие на свете – это учиться просто ради самой учебы. Однажды днем, сидя над книгами, я услышал, как к дому подъехала повозка. Я вышел на улицу и увидел, что по ней идут два человека – постарше, небольшого роста и хрупкого телосложения, и помоложе, настоящий великан. Они вошли в дом, но я, не желая отвлекаться от занятий, даже не спросил, как их зовут. Я просто предложил им печенье и сладкую наливку, после чего вернулся к своим книгам. Они сели за стол и продолжили свой разговор, также не обращая на меня внимания.
Я попытался сосредоточиться на своих занятиях, но все-таки я не мог не слышать отдельные слова из их разговора, тем более что их голоса звучали величественно и торжественно, подстать выражениям их лиц. И они в самом деле говорили на серьезные темы, по всей видимости продолжая разговор, начатый в дороге. Однако в глубине души я не намеревался хоть как-то реагировать на их беседу – что мне, в конце концов, до всего до этого! Позже я проводил их в дом молитвы. После молитвы они спросили, нельзя ли у меня переночевать. Я тогда жил в маленьком домишке, но ясно было, что таким людям нельзя отказать в их просьбе. Поэтому я ответил согласием, подал им кофе и снова вернулся к своим книгам. Они продолжили свою беседу, а я мучительно старался сосредоточиться на своих занятиях, одновременно стараясь не слушать их разговора. Потом я постелил им постель и сам тоже лег спать. Около полуночи я, как обычно, проснулся и вернулся к своим книгам. В соседней комнате продолжался разговор на возвышенные темы.
Рано утром они распрощались со мною, спросив меня – как бы между прочим, – какой раздел Талмуда я изучаю в настоящее время. Я ответил им, и они принялись обсуждать этот раздел. Тот, кто постарше, высказал свои соображения по этому поводу, тот, кто помоложе, возразил ему, и в течение получасовой дискуссии они разобрали этот отрывок, причем я осознал, что до этого момента я недостаточно правильно понимал прочитанное. Затем тот, кто постарше, для примера рассказал историю про Баал Шем Това, и тогда тот, кто помоложе, в ответ рассказал другую историю.
Наконец они распрощались со мною, но и тогда я ничего у них не спросил – настолько я был рад, что смогу вернуться к своим занятиям без помех. Однако во время своей обычной утренней прогулки по пути в дом молитвы я вдруг подумал: «А почему же я так и не спросил этих людей, кто они и зачем они приезжали?» И затем, мало-помалу, я припомнил все те слова, которые мне удалось услышать, и эти слова сложились в единое целое. Тогда-то я осознал, сколь глубоко было все ими сказанное. И с того момента я не мог думать ни о чем ином – только об этих людях. Я повторял их слова снова и снова, все яснее понимая, что они достойны самого пристального внимания. И еще я заметил, что день ото дня мои молитвы становились все более возвышенными и ревностными. Слова, услышанные мною, делали мои молитвы более страстными и истовыми. Мне все грустнее становилось при мысли, что эти люди уехали, а я так и не познакомился с ними, и я жаждал увидеть их еще раз.
Две недели спустя я прогуливался возле своего дома ранним утром (я был в ермолке, потому что меховую шапку я надеваю, только когда отправляюсь в синагогу) и увидел проезжающую мимо дома повозку. Видно было, что останавливаться она не собиралась. В повозке сидели те двое. Я бросился к повозке и прокричал слова приветствия. Повозка остановилась. Они равнодушно ответили на мое приветствие, и тот, кто постарше, добавил: «Мы торопимся. Хотим доехать до соседней деревни и там помолиться».
– Не принести ли вам чего-нибудь поесть? – спросил я.
– Да, пожалуй, – сказал тот, кто помоложе, уже не так сухо. – Если можно, несколько крендельков. Только побыстрее.
Много времени у меня это не заняло, но когда я вернулся, повозка уже тронулась, набирая скорость. Я успел захватить талит и тфилин и, держа их в одной руке, а крендельки в другой, бросился вдогонку, крича им, чтобы они остановились. Но они, похоже, не слышали меня; я кинулся бежать что было сил, и они остановились, только когда я догнал повозку. Я сел к ним в повозку, и мы разговорились. Я узнал, что тот, кто постарше, – рав из Бердичева, а тот, кто помоложе, – твой отец, рабби Моше-Лейб из Сасова. После того как мы помолились в соседней деревне, я предложил им крендельки, и они сказали благословение и поели, и я ел вместе с ними. Затем они предложили отослать меня домой, но я упросил их разрешить мне проехать с ними еще немного. Так мы ехали вместе, и они говорили со мною, и я задавал вопросы, а они на них отвечали. Наша беседа все длилась и длилась, и повозка катилась, и я потерял счет времени. Когда, наконец, повозка остановилась, я осознал, что мы находимся в Лежайске, у дома рабби Элимелеха. «Вот мы и добрались до места, – сказал твой отец. – Здесь и пребывает твой истинный свет. И так я остался жить в Лежайске».
Йосеф Ландау, рабби из Ясс, что в Румынии, отверг взятку, предложенную ему видным членом общины, с которым он находился в серьезном разладе, поскольку тот нарушил религиозный закон. Вскоре после этого он был в гостях у рабби из Апты и рассказал ему с довольным видом, как избежал искушения. Когда они прощались, цадик благословил его и высказал пожелание, чтобы его гость стал поистине честным и богобоязненным человеком. «Я счастлив получить благословение от моего учителя, – сказал рабби Йосеф Ландау, – о чем еще мог бы я мечтать! Но почему учитель высказал именно такое пожелание и именно в такой момент?»
Рабби из Апты ответил: «Ибо сказано: “И у Тебя, Господь, милосердие, ибо Ты воздаешь каждому по делам его” [49] . Толкователи этих стихов спрашивают себя снова и снова, почему уплата наемному работнику его заработка именуется “милостью”. Но суть дела состоит в том, что Господь воздает каждому по делам его, когда он вводит человека в искушение, соответствующее его внутренним свойствам: малому человеку и искушение малое, а достойному – и искушение великое. И то, что ты подвергся лишь столь малому искушению, свидетельствует о том, что ты еще не достиг высших ступеней совершенства. Потому я и благословляю тебя таким образом, дабы ты достиг высшей ступени и оказался достойным подвергнуться более серьезному искушению».
49
Пс. 62:13
Рабби из Апты так молил Господа: «Господь, Бог наш, царь вселенной, мне известно, что я не обладаю добродетелями и достоинствами, за которые после моей смерти Ты сможешь взять меня в рай, среди праведников. Но если ты намерен послать меня в ад, среди грешников, то, пожалуйста, не забывай, что мне среди них не ужиться. И потому я молю тебя, забери всех грешных из ада, прежде чем ты сможешь послать меня туда».