Хайди, или Волшебная долина
Шрифт:
Хайди сразу здесь понравилось. Едва войдя с дедом в эту комнату, она кинулась к печке, уселась на лавку и принялась изучать изразцы. А продвигаясь по лавке к задней стороне печи, она приметила кое-что еще. В довольно большом пространстве между стеной и печью были установлены четыре широкие доски. Больше всего это сооружение походило на ларь для хранения яблок. Но внутри лежали вовсе не яблоки, нет, там находилась постель Хайди, точь-в-точь такая же, как в горной хижине. Пышное сено, покрытое полотняной простыней, и мешок вместо одеяла.
— Ой, дедушка! — восторженно вскричала Хайди. — Это моя спаленка! Как тут хорошо!
— Твоя постель обязательно должна быть поближе к печке, чтобы ты не мерзла, — сказал дед. — А вот и моя, глянь-ка!
Хайди побежала за дедом, который открыл дверь на другой стороне просторной комнаты. За дверью оказалась маленькая комнатушка. Там дед и устроил свою спальню. В этой спальне имелась еще одна дверь. Хайди сразу распахнула ее и в изумлении застыла на пороге. Это было что-то вроде кухни, но такой огромной, какой она еще сроду не видывала. Деду пришлось там немало потрудиться. Но и на будущее работы тут оставалось еще очень много. Стены в дырах и трещинах, в которые задувает ветер, однако многие из них уже закрыты досками, так что кажется, будто повсюду в стенах сделаны маленькие шкафчики. Даже старинную массивную дверь дедушка сумел укрепить проволокой и множеством гвоздей так, что теперь ее можно запирать, что очень кстати, ибо за ней находятся только вконец разрушенные стены да густые заросли кустарников, где живут бесчисленные ящерицы и жуки.
Хайди страшно нравилось новое жилище, и когда на другой день Петер пришел поглядеть на новую квартиру, она уже успела заглянуть во все углы и закоулки и, чувствуя себя хозяйкой, с наслаждением все ему показывала. Она не отпускала его, покуда он не увидел все диковинки, таившиеся в новом обиталище.
Хайди прекрасно спалось в закутке за печкою, но по утрам ей по-прежнему казалось, что она проснулась в Альпах и сейчас, распахнув дверь хижины, услышит шум елей, если тяжелый снег еще не пригнул ветви к земле. И так повторялось изо дня в день, и всякий раз, стоило ей вспомнить, где она находится, сердце девочки сжималось от боли. Но слыша, как дед разговаривает с Лебедкой и Медведкой, а те весело блеют, словно хотят сказать: «Хайди, приходи скорей!», она понимала, что ничего страшного нет, она все-таки дома, и весело вскакивала с постели и торопилась в просторный хлев.
На четвертый день Хайди заявила:
— Сегодня мне надо сходить к бабушке, нельзя ее так надолго оставлять одну.
Но дед не позволил.
— Сегодня нельзя и завтра тоже, — твердо сказал он. — По дороге на пастбище снег уж больно глубокий, и глянь, он все еще идет. Даже Петер, уж на что крепкий парень, и то с трудом пробивается. А такую малышку, как ты, Хайди, сразу занесет снегом так, что и не сыщешь. Погоди немного, вот подморозит, тогда и гуляй себе по снегу сколько влезет.
Поначалу Хайди трудно было смириться с ожиданием. Но дни теперь были заполнены делами, не успеешь с одним управиться, другое уже поджидает.
Хайди теперь каждый день ходила в школу, утром и после обеда. И очень прилежно училась.
Но Петера она в школе почти не видела, он туда редко захаживал.
Учитель, человек мягкий, говорил:
— Сдается мне, Петера опять нет. Конечно, учение ему бы не повредило, но наверху опять навалило столько снегу, что ему не пробиться.
Однако под вечер, после занятий, Петер все-таки приходил в Деревеньку и наносил визит Хайди.
Через несколько дней опять выглянуло солнце, осветив своими лучами заснеженную землю, но очень быстро ушло за горы, словно земля сейчас ему нравилась куда меньше, чем летом, когда все кругом цветет и зеленеет. А потом встала луна, большая и светлая, и всю ночь сияла над снежными полями. Поутру же Альпы сверху донизу сверкали и искрились, точно хрусталь.
Когда Петер, как и в предыдущие дни, хотел выпрыгнуть из окна в глубокий снег, случилось нечто, чего он никак не ожидал. Он прыгнул, но попал не в мягкий снег, а на твердый наст, упал и покатился вниз, точно санки без седока. Ему с трудом удалось удержаться и встать на ноги. Удивлению его не было предела. Он изо всех сил топал ногами по заснеженной земле, чтобы удостовериться, что такое возможно. Подумать только, что с ним случилось! Но сколько он ни бил каблуком по снегу, даже малюсенького кусочка не смог отбить. Все кругом было покрыто толстой коркой льда. Петера, однако, это ничуть не огорчило, наоборот, теперь он был уверен, что Хайди к ним придет. Он вернулся домой, выпил молока, которое мать едва успела поставить на стол, схватил свой кусок хлеба, сунул в карман и выпалил:
— Мне в школу надо!
— Да, сынок, иди и учись хорошенько! — напутствовала его мать.
Петер осторожно вылез в окно — дверь была замурована застывшим снегом, — взял санки, уселся на них и вихрем понесся с горы.
В мгновение ока он очутился в Деревеньке и, не задерживаясь, понесся дальше, в Майенфельд, ему казалось, если он остановится, это будет насилием над ним и над санками. Так он и летел вниз, покуда санки сами собой не остановились. Тогда он слез и огляделся.
Санки вынесли его даже за пределы Майенфельда. И тут ему пришло в голову, что в школу он все равно уже опоздал, уроки давно начались и, чтобы добраться до Деревеньки, уйдет не меньше часа. А значит, и вовсе спешить не стоит, и времени у него сколько угодно. Он заявился в Деревеньку, лишь когда Хайди уже вернулась из школы и села обедать вместе с дедушкой. Петер вошел и тут же, с порога, не удержавшись, выпалил волнующую новость!
— С ним все!
— С кем? С кем, генерал? Звучит достаточно воинственно, — заметил дед.
— Со снегом!
— О! Значит, теперь я смогу пойти к бабушке! — воскликнула Хайди, мгновенно понявшая, что хотел сказать Петер. — А почему же тебя не было в школе? Ты же мог съехать на санках! — укоризненно добавила Хайди, полагавшая, что это просто безобразие — не ходить в школу, когда попасть туда ничего не стоит.
— Да я на санках далеко Заехал, и поздно уже было, — оправдывался Петер.
— Отговорки, брат, отговорки, — заметил дед. — А знаешь, что за это бывает?
Петер в испуге сорвал с головы шапку. Никого на свете он не боялся и не почитал так, как Горного Дядю.
— А уж парню, вроде тебя, настоящему полководцу, должно быть вдвойне стыдно! Это ведь вроде дезертирства, — продолжал старик. — Как по-твоему, что ты станешь делать, если в один прекрасный день твои козы разбегутся кто куда, откажутся идти за тобой и станут все делать себе же во вред?
— Всыплю им, — со знанием дела отвечал Петер.
— А если, к примеру, какой-нибудь оголец вдруг поведет себя как упрямый козел, и ему хорошенько всыплют, что ты на это скажешь?