Хазария
Шрифт:
– Нет, нет, я будеть помогать, только совсем не знай, куда хозяин бегать, – вдруг затараторил по-славянски грек.
– Гляди, братья, он по-нашему со страху заговорил, – усмехаясь в усы, изрёк десятник из Беловежского полка.
– Так по кухне ему всегда в помощники наших давали, вот и поднаторел, – пояснил один из бывших рабов. – Правду сказать, он хорошо к робичам относился, тех, кто на кухне работал, никогда не бил, разве что покричит, да и только.
– Тогда давай так, – предложил греку Всеслав. – Ты сейчас вспоминай, в каких местах ты бывал с хозяином, вспоминай точно, до мелочи, и ничего не говори, понял?
Повар согласно кивнул и с опаской прикрыл глаза, а волхв снова стал расслабленно-отрешённым и простёр над головою пленника левую руку. Так длилось некоторое время, потом волхв открыл глаза и, смахнув с чела выступивший пот, изрёк:
– Убежище узрел, жидовин там, человек тридцать охоронцев да ещё невольники.
– Что, подмогу возьмём? – спросил десятник у тиуна.
– Нет, – мотнул головой Булат, – много людей – много шума, этот живодёр снова улизнуть может. Надобно очень тихо всё сделать, а для этого нас как раз против тридцати хватит. – Он подошёл к коню, вставил ногу в стремя. – Куда едем?
– Кони нам ни к чему, вот лодка, что у причала стоит, как раз кстати, – ответил Всеслав.
– Добре, а вы, – Булат обернулся к бывшим невольникам, что ещё оставались в усадьбе, – за лошадьми нашими приглядите, да и порядок наведите, трупы захороните, нечего мух разводить.
– Я тут припасов взял кое-каких, – сообщил усатый десятник, загружая с воинами корзины и короба, – неизвестно, сколько дней в поисках пройдёт. – Он осмотрел по-хозяйски лодку, проверил вёсла и спросил удивлённо, указывая на другую, большую ладью, что стояла рядом: – А эта, видать, для перевозки коней приспособлена, гляди, коновязи рядами посредине, только расстояние больно малое меж ними, лошадям неудобно будет.
– Это, брат-десятник, не для лошадей, а для другого товара ладья, людей там вязали при перевозке, – пояснил один из бывших рабов.
– Добро бы к вечеру сыскать пристанище жидовина, – в раздумье проронил Булат, – ночью сподручнее всего его взять.
– Так скоро не получится, – ответил волхв, – грек плохо помнит дорогу, он же повар, а не воин.
Но ни в этот, ни в следующий день сыскать потайное убежище торговца людьми не удалось. Все протоки были похожи одна на другую. Примету в виде наклоненной к воде огромной ивы встречали то там, то здесь. Иногда обрадованный повар кричал, что это то самое место и он его узнаёт, но спустя некоторое время, испуганный и расстроенный, садился снова на скамью лодки, бормоча оправдание на ломаном славянском, греческом и хазарском языках. Когда с наступлением ночи расположились на первом попавшемся острове и развели костёр, молодой волхв, глядя в огонь, тихо сказал.
– Будем теперь искать по-другому. – Он встал и ушёл в глубь острова. Утром вернулся, и лодка снова двинулась на поиски. Только теперь никто не донимал повара вопросами, все молчали и глядели на волхва, который лежал посреди лодки как мёртвый и только иногда еле слышно говорил «ошую» или «одесную», «а тут против течения, до заросшего камышом островка».
Так они плыли почти весь день. Наконец волхв скомандовал:
– Всё, дальше днём не пойдём, заметят. Я буду спать, как стемнеет, разбудите, – и тут же крепко заснул.
В темноте тихонько двинулись дальше, послышался отдалённый собачий лай.
– Собаки – это плохо, – прошептал Булат, – шум обязательно поднимут.
– Собаки – моя забота, – тихо ответил Всеслав, – ты подумай, как людей расставить, чтобы и охорону убрать, и купца перенять.
Ночь была полна звуков: громко кричали лягвы, зудели комары, коих над водой было неисчислимое множество, то и дело ухали ночные птицы, плескались большие рыбы и водяные крысы, по берегу брехали собаки. Лодка без единого всплеска проплыла по течению мимо острова и неслышно причалила к низкой болотистой его части, поросшей камышом. Все тринадцать русов и грек, стараясь не шуметь, тихо выбрались на твёрдую землю.
Справа вдоль вытянутого острова высился частокол, там, по всему, были всё те же длинные глинобитные строения для живого товара, во дворе бегали, перегавкиваясь, сторожевые псы. Перед частоколом на заливном лугу расположилось с полдесятка юрт охоронцев, – там горел костёр и слышалась хазарская речь. Булат шёпотом приказал десятнику:
– Пятеро стерегите юрты, пока никого не трогайте, тех, кто куда-либо идёт по дороге, убирайте, только тихо. Если начнутся шум и беготня, разите всех.
Пятёрка воев растворилась в ночи. Остальные двинулись дальше. В противоположном конце острова стояло ещё несколько юрт, их видели, когда проплывали мимо. Туда Булат послал оставшихся воев вместе с десятником, а сам с Вышеславом, волхвом и одним из бывших итильских рабов, крепко удерживая дрожащего от страха повара, пошёл к дому, что стоял, как и во всех усадьбах работорговцев, отдельно на берегу у небольшого причала. Вдруг из темноты со злобным рычанием на русов бросились два огромных пса; ещё несколько прыжков – и они вцепятся в глотки крадущихся во тьме. Но прыжка не последовало. Всеслав вышел на шаг вперёд и протянул руки открытыми ладонями в сторону псов, – те вдруг остановились, замерли на миг, а ещё через несколько мгновений преданно заскулили и завиляли хвостом у его ног. Волхв присел, погладил обоих псов, тихо что-то повторил несколько раз, и грозные четвероногие стражи, растянувшись на траве, быстро заснули. Тиун и оба воина всё ещё крепко сжимали рукояти засапожных ножей, не веря, что схватка с псами так нежданно и быстро закончилась не начавшись. Наконец Булат могучей рукой легко приподнял втиснувшегося в землю от страха грека. Подойдя к деревянному дому, они огляделись. «Бежать тут можно только на лодке, жидовин, как и хазары, воду не любит, потому вплавь удрать не осмелится», – прикинул Булат и шёпотом повелел недавнему невольнику на всякий случай схорониться возле мостков пристани.
– Может, подпалим дом, пусть горит, – предложил Вышеслав.
– Нет, огонь внимание хазар привлечёт, давай наверняка. В доме у него два-три охоронца, это точно, поэтому как договорились. – Он толкнул в бок грека. – Реки, повар, жалуйся, ну! – встряхнул он грека за шиворот, видя, что тот молчит.
Грек подошёл к двери, сначала робко, а затем громче постучал в неё. За дверью было тихо, грек снова постучал. Послышались шаги, и недовольный голос по-хазарски спросил:
– Что случилось, кто там?
– Это я, повар господина, что же вы меня бросили в Итиле, меня урусы чуть не убили, я едва сбежал, а потом ещё сколько плутал по протокам, пока нашёл… Открывай скорее, Яхат, я падаю с ног от усталости, не ел два дня, открывай же, что ты там возишься… – всхлипывал от страха грек.
За крепкой дверью послышались возня и недовольный голос охранника:
– Ничего с тобой не станется, у тебя жира, как у курдючной овцы, на неделю хватит, а не на два дня, постой, тут темно, сейчас открою.
Дверь распахнулась, и на крыльце появился здоровенный охранник. Он ещё хотел что-то сказать насмерть перепуганному повару, но не успел, удар богатырского кулака оглушил его. Стукнувшись о бревенчатую стену затылком, охранник грузно завалился на бок и упал с крыльца. Засапожный нож Вышеслава, схоронившегося под крыльцом, успокоил Яхата навеки. Грек снова, как при недавнем нападении собак, рухнул на землю и прикрыл голову руками. Из открытых дверей послышался ещё чей-то сонный голос. Булат, согнувшись, кошкой скользнул в дом, а за ним Вышеслав и волхв. В доме послышались возгласы, удары, возня, что-то падало, потом из дверей беззвучно выскочила тень и, едва не наступив на лежащего на земле повара, метнулась к пристани. Но крепкая рука из-под мостков ухватила бегущего за ногу, и он с размаху рухнул в воду, ударившись по пути о край мостка. Плеск и рычание некоторое время доносились от пристани, а потом всё стихло. Вскоре из дома выскочил Булат, за ним Вышеслав и, наконец, волхв, они тяжело дышали, потирая ушибы и ссадины, смахивая с рук и лиц кровь.