Хазары

Ивик Олег

Инаугурация кагана у тюрок сопровождалась интересной процедурой. Н.Я. Бичурин, излагая сведения китайских источников, сообщает: «При возведении государя на престол, ближайшие важные сановники сажают его на войлок, и по солнцу кругом обносят девять раз. При каждом разе чиновники делают поклонение пред ним. По окончании поклонения сажают его на верховую лошадь, туго стягивают ему горло шелковою тканью, потом, ослабив ткань, немедленно спрашивают: сколько лет он может быть ханом?»^{272}

Добавим, что ответ на этот вопрос, данный в полубессознательном состоянии, был для новоявленного владыки делом жизни и смерти. Как только он доживал до назначенного

им самим срока, его убивали и заменяли новым правителем. Об этом, но уже применительно к хазарскому кагану сообщал арабский историк ал-Истахри. Правда, его сочинение датируется 930 годом, а мы говорим сейчас о ранней истории Хазарского каганата, но эта процедура была заимствована хазарами у тюрок и не претерпела заметных изменений. Ал-Истахри пишет о хазарах:

«Когда они желают поставить кого-нибудь этим хаканом, то приводят его и начинают душить шелковым шнуром. Когда он уже близок к тому, чтобы испустить дух, говорят ему: “Как долго желаешь царствовать?” — он отвечает: “Столько-то и столько-то лет”. Если он раньше умрет (то его счастье), а если нет, то его убивают по достижении назначенного числа лет царствования»^{273}.

Подданные кагана

Религиозные и бытовые обычаи древних тюрок, подробно освещенные современными им китайскими авторами, описывает Бичурин. Правда, надо иметь в виду, что китайцы находились с тюрками в состоянии непрерывных войн, поэтому не всю сообщаемую ими информацию стоит принимать буквально. Так, когда они говорят, что у тюрок «мало честности и стыда», что они «не знают ни приличия, ни справедливости, подобно древним хунну» и «по природе люты, безжалостливы» — эти категорические утверждения можно оставить на совести жителей Поднебесной. Но рассказы о конкретных обычаях и традициях, безусловно, более объективны. Интересно описание погребального обряда:

«Тело покойника полагают в палатке. Сыновья, внуки и родственники обоего пола закалают лошадей и овец и, разложив перед палаткою, приносят в жертву; семь раз объезжают вкруг палатки на верховых лошадях, потом пред входом в палатку ножом надрезывают себе лицо и производят плач; кровь и слезы совокупно льются. Таким образом поступают семь раз и оканчивают. Потом в избранный день берут лошадь, на которой покойник ездил, и веши, которые он употреблял, вместе с покойником сожигают: собирают пепел и зарывают в определенное время года в могилу. Умершего весною и летом хоронят, когда лист на деревьях и растениях начнет желтеть или опадать; умершего осенью или зимою хоронят, когда цветы начинают развертываться. В день похорон, так же как и в день кончины, родные предлагают жертву, скачут на лошадях и надрезывают лицо. В здании, построенном при могиле, ставят нарисованный облик покойника и описание сражений, в которых он находился в продолжение жизни. Обыкновенно если он убил одного человека, то ставят один камень. У иных число таких камней простирается до ста и даже до тысячи»^{274}.

Этот обряд достаточно близок к тюркскому погребальному обряду, реконструированному А.В. Комаром, с тем различием, что по Бичурину останки и веши покойного сжигаются в одном и том же месте, а не в разных.

Кроме того, Бичурин сообщает, что у тюрок был принят левиратный брак: они «по смерти отца, старших братьев и дядей по отце женятся на мачехах, невестках и тетках». «Постоянного местопребывания» у тюрок не было, но кочевали они в пределах своего, отведенного каждому участка земли. Они злоупотребляли хмельным кобыльим кумысом, любили играть в волан и «хюпу» (авторы настоящей книги так и не смогли выяснить, что же это такое)

и пели песни, «стоя лицом друг к другу». Смерть от болезни считалась у них постыдной, в отличие от смерти на поле боя^{275}.

Все это — сведения о нравах тюрок, которые обитали на границах Поднебесной или в ней самой (напомним, что Восточно-Тюркский каганат попал под власть Китая, а Западно-Тюркский был им частично оккупирован), но по ним можно в общих чертах представить себе быт и нравы тюркютов раннего Хазарского каганата.

Бичурин сообщает, что в целом обычаи тюрок схожи с хуннскими. В Хазарии были и народы, которые, возможно, имели к хунну более близкое отношение, — те, кто осел на берегах Каспия со времен гуннского нашествия и кого называли хазарами еще до пришествия тюркютов (по крайне мере до появления изгнанников рода Ашина, если таковое имело место). Об их обычаях довольно подробно рассказал Мовсес Каланкатуаци.

Историк пишет, что после взятия хазарами Тбилиси, «северный лев рыкающий» Джебу-хакан оставил войско под началом своего «львенка хищного» Шата^{276} и велел ему двинуться на Алуанк, но наказал не разорять страну, «если вельможи и правители страны выйдут навстречу сыну моему и добровольно отдадут свою страну мне в повиновение». Шат приступил к военным действиям, и тогда жители Алуанка собрали богатые дары и направили в ставку хазар посольство под предводительством своего католикоса. Послы прибыли к шатру хазарского вождя как раз во время обеда и застали, с их точки зрения, весьма малопривлекательное зрелище.

«В то время, когда они прибыли туда, в стане [Шата] перед ним находились вельможи и нахарары. И видели мы, как они сидели там [в шатре], поджав ноги под себя, как тяжело навьюченные верблюды. Перед каждым из них стоял таз, полный мяса нечистых животных, а рядом — миски с соленой водой, куда они макали [мясо] и ели. [Перед ним стояли также] серебряные, позолоченные чаши и сосуды чеканной работы, награбленные в [городе] Тбилиси. Были у них и кубки, изготовленные из рогов, и большие, продолговатые [ковши] деревянные, которыми они хлебали свою похлебку. Теми же грязными, немытыми, с застывшим на них жиром, ковшами и сосудами они жадно набирали и вливали в раздутые, как бурдюки, ненасытные брюха свои чистое вино или молоко верблюжье и кобылье, причем одной посудой пользовались по два-три человека. Не было ни виночерпиев перед ними, ни слуг позади, даже у царевича [их не было], кроме стражи, вооруженной копьями и щитами, зорко и внимательно охраняющей его шатер тесным рядом».

Впрочем, несмотря на отсутствие хороших манер, Шат отнесся к послам с примерным дружелюбием, назвал католикоса отцом и поклялся выполнить любую его просьбу. Кроме того, он выразил готовность разграбить окружающие Алуанк страны, чтобы возместить убытки, которые нанес своим новым друзьям. А после того, как и католикос предложил Шату и Джебу-хакану свою службу, «улеглась ярость зверонравного князя и всех вельмож, и войска его, и стали они перед католикосом кротки, как овцы, как мужи богобоязненные к любимым братьям и ко всем согражданам и соседям».

Хазары предложили гостям разделить их трапезу и, «опустив их на колени по обычаю своему, поставили перед ними посуды, полные скверного мяса». Гости отказались от скоромной пищи (тем более что это было мясо «нечистых животных»), но хазары не обиделись, «не стали заставлять их, а убрали мясо и принесли немного тонкого хлеба», испеченного на жаровне^{277}.

В истории с посольством к Шату Каланкатуаци рисует нам в основном лишь застольные обычаи хазар. Интересным штрихом является отсутствие на пиру слуг.