Хедин, враг мой (сборник)
Шрифт:
Гелерра рычала, выла, из пасти вновь вываливался язык, ядовитая слюна веером разлеталась по ветру. Она бросалась на красноватые гранитные стены, точно безумная, билась в них плечом, падала, откатывалась, вскакивала и бросалась вновь. Ледяная игла чародейки немилосердно вонзалась ей в голову, проникая, казалось, до самых шейных позвонков.
Чужая сила беззастенчиво врывалась в неё, обшаривая самые дальние уголки сознания, обволакивала все – или почти все – жуткие порывы демона. Обволакивала, утишала, усмиряла. Голод отступал, превращаясь из неодолимых приступов
Правда, ни одна из чешуй пока что не отвалилась, и ни одно, даже самое крошечное, перо не появилось на кожистых крыльях адаты.
Однако каждый день она выходила во двор. И каждый день её ждала там Соллей. Неизменная, с головы до ног окутанная золотистым облаком. И всё повторялось вновь.
Гелерра ждала. Ей помогут, ей уже помогают. А потом… потом она подумает, что ей делать.
«Чудны дела ваши, Силы Святые… Тьфу! И откуда такое только вылезло? Если и были когда-то эти самые Силы, не знаю уж, Святые или нет, так давно сгинули».
Матфей Исидорти стоял у стрельчатого окна, глядя, как мечется по двору красно-чёрный демон, словно его хлещут незримые бичи, и завидовал. Завидовал силе и мастерству волшебницы Соллей. Она не произносила инкантаций, не творила – почти – жестов, не рисовала магических фигур с диаграммами, не возжигала курений, не делала вообще ничего. Просто висела в одной пяди над каменными плитами, не касаясь их тонкими пальцами ног, и всё. Просто висела, а демона мяло, крутило, швыряло, бросало; он исходил пеной, выл, хрипел и рычал, но сделать с чародейкой ничего не мог.
«Да, Матфейка, это не то, что твои руны. Чуть жив тогда сам остался, если б не господин Кор Двейн – схарчил бы тебя тот твой демон… Интересно, а госпожа Соллей с ним бы так же легко справилась, как с этим?
Как она это делает? Одна мысль, ничего больше. Настоящая магия. Истинная. Эх, долго тебе ещё гранит науки грызть, Матфей… хоть бы уж господин Кор Двейн скорее пришёл. Сил нет глядеть на чужое великое умение».
За спиной – тихие шаги, и Матфей тотчас обернулся.
Ирма. Чистенькая, аккуратная, обруч тёмного дерева удерживает волосы, серое платье длинное, до пят, скромное, расшитое по подолу цветами. На руках – смешная игрушка-волчок с глазами-пуговицами; с ней Ирма, насколько помнил клирик, не расставалась вообще никогда.
Девчонка из худородных. Таких же, как и сам Матфей, – однако он сумел пробиться, в монастыре библиотекарем сделаться, а Ирма эта, кабы не госпожа Соллей, так бы и осталась грязной трактирной подавальщицей.
Но виду Матфей, само собой, не подавал. К ученице такой волшебницы, как госпожа Соллей, поневоле будешь являть почтительность.
– Ирма, – он поклонился, словно взрослой даме, прижимая руки к груди, – благополучна ли ты, дочь моя?
Девчонка скривила губы. Если это должно было изображать улыбку, то изображало откровенно плохо.
– Матфей, – бросила она, словно ровеснику. И всё.
«Ну ничего себе! – возмутился про себя клирик. – Таких у нас в монастыре драли бы беспощадно каждый день, пока дурь бы не вышибли. Эх, и показал бы я тебе, коровья дочь, кто тут кому должен кланяться!..»
Э-э, ему почудилось, что ли, что игрушечный волк на руках у нахалки вдруг разинул вышитую красным пасть, показав целую череду мелких, но острых зубов.
«Тьфу, привидится же такое», – покачал головой Матфей.
– Ждёшь госпожу Соллей? – Надо ж было хоть что-то сказать? – Я вот тоже. Господина Кора Двейна. Великий маг, ничего не скажешь. Величайший!
Ирма взглянула на него, склонив голову к плечу. Хмыкнула по-взрослому.
– И госпожа Соллей тоже, – поспешил добавить клирик. Кто их знает, что они тут слышат, здешние хозяева!
Ирма не отвечала. Смотрела недобро на Матфея и молчала, поглаживая свободной рукой игрушку, словно живого щенка.
– Ты чего бука такая? – обиженно сказал бывший монах. – Я с тобой поговорить хочу по-человечески, можно сказать, по-родственному… а ты только волком смотришь! Что я тебе сделал?
И вновь лишь кривая усмешка. Нехорошая, совершенно недетская. Ирма его не боялась. Его, взрослого мужчину, что легко скрутил бы её одною левой и…
– Не скрутил бы, – очень спокойно сказала девочка прямо в лицо опешившему Матфею. – И пробовать не советую. Мне-то всё равно, а госпожа Соллей недовольна будет, если я тут кровищей всё уделаю.
Матфей открыл было рот – и снова закрыл. Открыл и закрыл опять, словно рыба, выброшенная на берег.
«Читает мысли. Мысли читает, мерз… удивительная девочка».
Он резко повернулся, не удостаивая Ирму взглядом.
Нет, нет, подальше от неё. Подальше. Потом поговорим с господином Двейном, он к словам Матфея внимателен, он этого так не оставит!
Ирма осталась торчать у окна. Ну и бездна с ней! Плевать он хотел на эту девчонку. Да, в голову заглядывать малолетняя дрянь умеет, не отнимешь. Впрочем, госпожа Соллей бездарность бы сюда и не притащила, ясно, что девка – талант. Только злая, словно мстит за кого-то. Ну или кому-то.
Впрочем, может, и мстит. Особенно если и впрямь её вытащили из трактира. Есть ведь любители подобных малолеток…
– Матфей! Вот ты где!
– Господин Кор Двейн. – Матфей поспешно поклонился.
Великий чародей размашисто шагал навстречу ему по галерее. Снизу, со двора, донёсся знакомый уже рёв – госпожа Соллей ещё не закончила ежедневную экзекуцию, учиняемую демону.
– Слышу, слышу, моя сестра уже упражняется, – улыбнулся волшебник, и Матфей тотчас закивал, соглашаясь. – А, там никак и Ирма торчит, очереди своей ждёт? Ну, пускай себе их, а мы с тобой, Матфей, кое-чем посерьёзнее займёмся. Иди за мной.
С галерей узкая лестница за неприметной низкой дверью спускалась на первый этаж и ниже, в подвалы. Там Матфей никогда не бывал, хватало его собственной кельи – то есть не кельи, комнаты, конечно, – да библиотеки с кухней. Остальное его не очень интересовало.