Хельмут Ньютон. Автобиография (пер. К. Савельев)
Шрифт:
Несчастная Джун перед нашим домом в Мельбурне, 1959 г.
Потом Джун, преодолев себя, устроилась работать в телевизионную компанию, где играли актеры из ее бывшей труппы, и постепенно успокоилась. Они давали представления раз в две недели или раз в месяц в прямом эфире, что казалось невероятным. Они не делали предварительных записей и не занимались монтажом.
Джун
Однажды вечером она вернулась домой после того, как играла Гекату в «Макбете». Я спросил: «Кто та сексапильная девица, которая играет Гекату?» Я не узнал ее. Джун также замечательно играла необузданную Гедду Габлер. Драматические постановки в прямом эфире на телевидении были одним из самых радостных событий в ее жизни.
Потом вновь наступил кризис. Я сказал: «Ну что ж, прошло два года, и нам пора возвращаться в Париж». Она сказала, что не хочет ехать, но я стоял на своем. Австралия не была страной, где фотограф может сделать большую карьеру. Достигнуть высот в модной фотографии можно было только в Париже или Нью-Йорке.
К тому времени я держал большую студию на Бурк-стрит вместе со своим другом и партнером Генри Тэлботом, где у нас работали десять человек. Дела шли неплохо. Я заключил контракт с австралийским Vogue, и, хотя фотографии большей частью были просто ужасными, это позволяло не беспокоиться о хлебе насущном. Когда я сообщил нашему бухгалтеру, что собираюсь выйти из дела, он сказал: «Хельмут, не поступай так. Через два года у тебя будут два новеньких автомобиля в гараже и собственная яхта в заливе. Твое финансовое будущее будет обеспечено». – «К черту все это, – ответил я. – Я хочу стать знаменитым фотографом!» Потом я обратился к Гарри с предложением дать мне две тысячи долларов и фотографии и забрать себе все остальное.
В то же время пришло письмо от Алекса Либермана, директора американского Vogue, который недвусмысленно советовал мне оставаться в Австралии. Я был нужен компании там и нигде больше. В английском или американском Vogue для меня не нашлось бы работы.
Шел 1961 год. Мы сдали дом в аренду и отправились в Париж.
Мне снова пытались втолковать, что делать, и я снова поступил наоборот.
Образцы моих австралийских фотографий для модных каталогов
Глава девятая ФРАНЦУЗСКИЙ VOGUE, 1961–1983
Наконец-то я получил свой шанс. Я начал работать во французском Vogue, и моя карьера пошла в гору. В течение двадцати трех лет я делал свою лучшую работу во Франции. Время от времени я также ездил в Лондон и выполнял задания для местного Vogue, который изменился к лучшему после прихода фотографов из Ист-Энда и культурной революции.
Теперь уже никто не погонял меня и не поучал, как нужно работать. Я точно знал, какие фотографии собираюсь делать, а работодатели знали, что если меня хорошо попросить, то можно получить очень эротичные снимки. Мне больше не предлагали снимать «Миссис Эксетер».
Алекс Либерман послал в итальянское отделение Vogue предупредительную записку главному редактору, чтобы он остерегался эротического содержания моих работ. Главным редактором английского Vogue тогда была Беатрис Миллер. Она называла меня «изворотливым Ньютоном», потому что ее друзья, просматривавшие журнал, то и дело спрашивали: «Как ты
Я также работал для журнала Queen, поистине революционного издания. Владельцем журнала был Джослин Стивенс, а главным художником – Вилли Лэнделс, который стал одним из моих лучших друзей. Редактором отдела мод, с которой я много сотрудничал, была леди Клэр Рэндлшэм, моя старая знакомая по работе в Vogue во время первого приезда в Лондон; теперь мы с ней тоже подружились.
Моя работа стала пользоваться определенной известностью в деловых кругах, что доказывает важность репутации, приобретенной в редакциях модных журналов. Вы можете делать превосходные рекламные фотографии, но если на них не стоит ваше имя, кто об этом узнает? Кому будет до вас дело? У рекламы того времени не было престижа и влияния, присущего редакционной работе. Одной из замечательных особенностей французского Vogue было то, что, несмотря на очень низкую оплату (150–200 франков за полосу), нам предоставляли полную свободу действий. 1960–1970-е годы были самыми творческими для модной фотографии. Нам не требовалось много денег, чтобы с воодушевлением заниматься своей работой.
Летом 1964 года Courreges представил коллекцию, которая произвела фурор. Я работал с Клэр Рэндлшэм над коллекциями высокой моды для журнала Queen. Как проницательная журналистка, Клэр решила игнорировать все остальные дома моды и сосредоточиться только на Courreges. Это был огромный шанс и настоящая сенсация.
Разумеется, существовало понимание по вопросу о том, что я не буду раскрывать подробности своей работы для Vogue сотрудникам другого журнала, и наоборот. Когда вышли журналы со статьями о коллекциях высокой моды этого сезона, Франсуаза де Ланглейд, главный редактор французского Vogue, вызвала меня в свой кабинет. Она была в ярости, в настоящем бешенстве. Когда я вошел, Франсуаза швырнула на стол журнал Queen и спросила: «Хельмут, что это значит?» Я ответил: «Вы знаете, я не заключал контракта с вами, хотя и работаю для Vogue». – «Но вы должны были сообщить мне, что собираетесь делать! – сказала она. – Вы должны были поставить меня в известность!» – «Ничего подобного, – ответил я. – Я не обсуждаю свою работу для вас и французского Vogue с кем-либо еще и не собираюсь раскрывать вам идеи, разработанные в редакциях других журналов». Последовала бурная ссора. В итоге я оказался на улице и на два года нашел убежище в журнале Elle, где подружился с замечательным редактором раздела моды Клодом Брюйе.
Два года спустя, когда Франсуаза де Ланглейд уехала в Нью-Йорк, главным редактором стала Франсин Крисент, пригласившая меня вернуться во французский Vogue. Меня не нужно было долго убеждать, и с того момента до начала 1980-х годов я работал в этом журнале.
Шестидесятые годы были золотым временем для фотографов. Это был очень насыщенный период, с массой творческих возможностей, да и расценки начали повышаться.
Я заложил наш дом в Австралии и приобрел квартиру в одном из старейших парижских районов Марэ. Это была удивительно романтичная историческая часть Парижа, населенная пьяницами, клошарами и проститутками. Наши французские друзья считали, что мы сошли с ума, решив купить квартиру в таком месте, но мы любили его. (Кстати, вскоре после нашего переезда парижские власти повысили статус этого района, и он стал модным.)
В 1963 году, когда мать Джун впервые приехала из Австралии навестить нас, квартира еще даже не была меблирована. Наши друзья спали на полу на матрасах. Мод прибыла в Ле-Бурже, мы забрали ее из аэропорта. Мы въехали в нашу часть города, она смотрела на узкие, мрачные улочки и здания, которые казались нам очень живописными, и старалась скрыть потрясение. «Это здесь ты живешь, Джуни? – спросила она. – Это здесь ты живешь, Хельми? Ахх!» Можно было догадаться, что она не хотела говорить: «Боже мой, что за ужасное место! Как им пришло в голову?»