Хент
Шрифт:
— Вардан, ты всегда жесток, — заметил ему один из товарищей.
Вардан ничего не ответил и удалился, казалось, ему тяжело было видеть картину позора и унижений армянина. «Они не умеют умирать с честью», — думал он.
Невдалеке от этого места в глухом углу крепости, в другой группе добровольцев происходил следующий разговор:
— Если и Петрос не вернется, то это будет пятая жертва.
— Слишком запаздывает. Не погиб ли бедняга?..
— Нет, прислушайтесь-ка: это — его сигнал. Слышите карканье вороны?
— Да, это он! Спустим ему лестницу.
Они спустили веревочную лестницу, и через несколько минут на стене крепости показался юноша с большим бурдюком, привязанным к спине. Товарищи помогли водоносу, и он опустился в крепость, где его встретили с объятиями. Вдруг один из товарищей с ужасом отшатнулся.
— Что это? У тебя мокрое лицо, Петрос. Сверкнувшее в этот момент яркое пламя пожара осветило окровавленное лицо Петроса.
— Кровь! — воскликнули все в один голос.
— Не беда… — ответил тот с усмешкой. — Уже несколько дней, как я не умывался, сегодня, кстати, умылся как следует…
Петрос скоро рассказал, как он встретил курдов, стороживших родник, как те напали на него, а он уложил их на месте, получив рану в голову.
— Что же случилось с Анесом, Томасом, Адамом и Нерсесом? — спросили его.
— Черт их знает! — ответил Петрос своим обычным шутливым тоном. — Они точно условились отправиться на свидание к своим предкам в одну и ту же ночь. Один лежал у стены, вероятно, его угостили пулей, когда он спускался со стены; другой присел на полпути и боролся со смертью; третий растянулся, как бревно, у самого родника, а несчастный Томас, раненный в бок, придерживая рукой рану, проклинал курдов… Но я отомстил за них.
Четверо армян, о которых рассказывал Петрос, были друг за другом посланы за водой, но ни один из них не вернулся. Подобные случаи повторялись так часто, что убийство, смерть обратились в нечто обыкновенное, а потому рассказ Петроса не произвел особенного впечатления на слушателей. Они не позаботились даже о Петросе, не подумали перевязать его рану, хотя из нее сочилась кровь, да и сам он мало думал об этом.
— Черт бы побрал этих курдов! — продолжал он. — Эти проклятые видят в темноте не хуже волка; а стоит им только услышать шорох — сейчас же летит пуля.
После этих слов воины вспомнили наконец о ране Петроса, и взяв у него бурдюк с водой, отправились на крепостной двор.
— Ребята, — сказал один из них, — татарам не следует давать ни капли воды, шуточное ли дело — потерять четырех человек из-за одного бурдюка воды, а ведь из татар никто не захотел отправиться с охотниками.
— Нет, это нехорошо, — перебил его Петрос, — надо им тоже дать.
— Почему же не хорошо? — возразил первый. — На днях они раздобыли где-то воды и, как воры, спрятали ее; из наших никто не получил ни капли.
— Они поступили плохо, но мы должны показать им, что значит военное товарищество.
С этими словами они вошли во двор казармы.
— Вода!.. вода!.. — послышались со всех концов радостные восклицания, и толпа окружила вошедших.
Невозможно описать того восторга и радости, которыми была охвачена эта жаждущая толпа. Все смешались, толкали друг друга, и каждый лез вперед, чтобы поскорее напиться.
— Зажгите огонь и не мешайте: всякий получит свою долю, — оказал юноша, тащивший бурдюк. Он остановился и поставил бурдюк на землю.
Синеватый свет зажженного факела осветил взволнованные лица. Юноша взял рюмку и начал раздавать воду, имевшую неприятный вкус и запах. Некоторые выпили, не заметив этого, но один сказал:
— Какой странный цвет у воды!
— Пей, — ответил ему Петрос, стоявший тут же, — нынче курды красят воду такой краской…
— Какой краской?.. — раздались голоса.
— Нашей кровью… Если б только вы видел, сколько трупов валяется у родника, откуда я набрал бурдюк!
Всем стало как-то не по себе, но и после этих слов все с жадностью пили мутную, красноватую жидкость. Один из воинов решился даже грубо пошутить.
— Это тоже неплохо — вода сдобрена и придаст нам больше силы.
Но недолго пришлось шутить обрадованным солдатам.
Снова раздался гром пушек, и бомбы стали перелетать с гулом через крепостные стены. Одну из них разорвало возле стоявших солдат, и многих ранило насмерть.
В это время в комнате коменданта собрался совет из нескольких офицеров под председательством Штоквича. В совете участвовали и некоторые предводители ополчения из армян и мусульман. Лампа, горевшая на маленьком столе, освещала бледным светом печальные и озабоченные лица.
В последние дни были получены от неприятеля письма с предложением сдаться.
Эти письма были написаны старым, непримиримым врагом русских, сыном известного Шамиля — генералом-лейтенантом Шамилем, который числился в свите султана и теперь находился в лагере неприятеля. Последнее письмо содержало в себе много угроз и обещаний. Этому письму и был посвящен военный совет. Нужно было решить, что ответить.
— Пока живы — не сдадимся, — сказал комендант.
— Но если осада продолжится еще несколько дней, то невозможно будет держаться, — заметил один из офицеров.
— Положение наше и сейчас невыносимо, — сказал другой, — у нас нет ни хлеба, ни военных припасов… Не понимаю, чего медлят глупые курды, почему не нападают сразу. Ведь нам нечем защищаться.
— Да, мы поступили очень неблагоразумно, — произнес третий офицер.
— Прошлого не воротишь. Поговорим лучше о настоящем, — заметил комендант и повторил: — Не сдадимся, пока живы!
— Если мы не получим помощи, то погибнем, — ответил ему один из предводителей мусульман.
— Нет у нас сил ждать помощи, — заговорил хан. — По-моему, надо выйти из крепости, разорвать кольцо неприятеля, и тогда или спасемся или попадем в плен.