Химера
Шрифт:
— Я доволен. Мы все преодолели.
— А экипаж шаттла?
— Они готовы. — Карпентер понимающе взглянул на него. — И Эмма тоже. Она в своей стихии, так что, Джек, не нервируй ее. Сейчас ей нужно собраться.
Это был не просто дружеский совет. А предупреждение: «Держи все личные дела при себе. Не порти боевой дух экипажу».
Джек чувствовал себя несколько подавленным и виноватым, ожидая Эмму в удушающей жаре у Пятого корпуса, где находились тренажеры. Она вышла вместе с остальными членами экипажа. Похоже, кто-то только что рассказал анекдот, потому
— Я не знала, что ты приедешь, — сказала она.
Он пожал плечами и робко ответил:
— Я тоже.
— Разбор полета через десять минут, — предупредил Вэнс.
— Я приду, — пообещала она. — Не ждите меня, идите. — Эмма подождала, пока экипаж уйдет, и снова обернулась к Джеку. — Мне и в самом деле нужно их догнать. Послушай, я понимаю, этот старт все усложняет. Если ты приехал из-за документов о разводе — обещаю: я все подпишу, как только вернусь.
— Я приехал не из-за документов.
— Есть какая-то другая причина?
Он помолчал.
— Да. Хамфри. Кто его ветеринар? Это на случай, если он проглотит комок шерсти или еще что-нибудь.
Эмма ошеломленно посмотрела на него.
— Тот же, что и всегда. Доктор Голдсмит.
— Ах да.
Некоторое время они молча стояли под палящими лучами солнца. По спине Джека стекал пот. Эмма вдруг показалась ему такой маленькой и хрупкой. И тем не менее эта женщина прыгала с парашютом. Она могла обскакать его на лошади, могла бесконечно кружиться в танце. Его красивая бесстрашная жена…
Эмма обернулась, взглянув на Тридцатый корпус, где ее ждал экипаж.
— Мне нужно идти, Джек.
— Когда ты отправляешься на мыс Канаверал?
— В шесть утра.
— Вся твоя родня будет на запуске?
— Конечно. — Она помолчала. — Ты ведь не приедешь? Верно?
Катастрофа «Челленджера» была еще свежа в его памяти: ужасный столб дыма, перечеркивающий голубое небо.
«Я не смогу смотреть на это, — подумал он. — Я только и буду представлять себе худшее».
Он покачал головой.
Эмма ответила на это холодным кивком и взглядом, который говорил: «Мне трудно быть такой же невозмутимой, как ты». Она уже собралась уходить.
— Эмма! — Он вытянул руку вперед и, мягко потянув жену к себе, заставил ее обернуться. — Я буду скучать по тебе.
Она вздохнула.
— Конечно, Джек.
— Честно.
— Ты не звонишь мне неделями. А теперь говоришь, что будешь скучать. — Она рассмеялась.
Горечь в голосе Эммы причиняла ему боль. Больно было и оттого, что она говорила правду. Последние месяцы Джек действительно избегал ее. Ему было тяжело находиться рядом, потому что на фоне успеха Эммы он еще острее чувствовал себя неудачником.
Надежды на перемирие не было; он это понял по холодности ее взгляда. Оставалось лишь одно — вести себя благородно.
Джек отвел взгляд, вдруг осознав, что ему тяжело смотреть на жену.
— Я приехал пожелать тебе благополучного полета. И удачного путешествия. Помашешь мне рукой, когда будешь пролетать над Хьюстоном? Я буду ждать.
На небе МКС будет казаться движущейся звездочкой, светящей ярче Венеры.
— Ты тоже помаши мне, хорошо?
Оба вымученно улыбнулись. И все-таки, прощаясь, они ведут себя прилично. Джек раскрыл объятия, и Эмма прильнула к нему. Но обнимались они недолго и так неловко, будто незнакомые люди, которые встретились в первый раз. Он чувствовал прикосновение ее тела — такого живого и теплого. Затем Эмма отпрянула и направилась к зданию Центра управления полетом.
Она остановилась только раз, чтобы помахать ему на прощание. Солнце било ему в глаза, и, сощурившись, Джек видел только темный силуэт Эммы, ее волосы, развевающиеся на горячем ветру. И вдруг понял: никогда прежде он не любил ее так сильно, как в тот момент, глядя ей вслед.
Даже на расстоянии это зрелище захватывало дух. Установленный на стартовой площадке 39-Б и освещенный яркими прожекторами, шаттл «Атлантис» с гигантским оранжевым топливным баком и сдвоенными ракетными ускорителями словно маяк возвышался в черноте ночи. Пусть это зрелище было уже знакомо — вид освещенного шаттла, стоящего на стартовой площадке, всегда приводил Эмму в трепет.
Остальные члены экипажа, стоявшие рядом с ней на асфальте, тоже молчали. Чтобы изменить режим, они проснулись в два часа ночи и вышли из своего временного жилища на четвертом этаже Здания операций и проверок, чтобы полюбоваться чудищем, которое унесет их на орбиту. Эмма услышала крик ночной птицы и ощутила холодный ветер с Мексиканского залива — он освежил и разбавил болотистый запах здешних земель.
— Как-то робеешь, да? — с мягким техасским акцентом заметил командир Вэнс.
Остальные пробормотали что-то в знак согласия.
— Чувствуешь себя маленьким, как муравей, — признался Ченоуэт, единственный новичок в экипаже. Это его первый полет на борту шаттла, и он излучал такое возбуждение, что, казалось, вокруг него образовалось электрическое поле. — Я забываю о том, какой он огромный, а когда вижу снова, всегда думаю: «Боже, какая махина. И мне, сукину сыну, выпала удача оседлать ее».
Все рассмеялись — такой тихий, неловкий смех характерен, скорее, для прихожан в церкви.
— И не думал, что неделя может тянуться так медленно, — признался Ченоуэт.
— Глядите, парень устал быть девственником, — сказал Вэнс.
— Верно, черт возьми. Я хочу туда. — Взгляд Ченоуэта жадно устремился в небо. К звездам. — Вам уже открылась эта тайна, а мне не терпится ее узнать.
«Тайна».
Ее знали только немногие избранные, те, что уже побывали в космосе. Эту тайну не передашь другому, ее нужно пережить, увидеть собственными глазами черноту космического пространства и голубизну Земли далеко внизу. Ощутить прилив тяжести, когда ускорение вжимает тебя в кресло. Вернувшимся из космоса астронавтам свойственна особая многозначительная улыбка, словно они хотят сказать: «Я приобщился к такому, о чем большинство землян не узнает вовек».