Химера
Шрифт:
Они быстро перекрыли люки в обоих концах модуля, изолировав лабораторию от остальных помещений станции. Затем Эмма вытащила мешок для биологически опасных материалов и осторожно двинулась к плавающему в воздухе пакету со сжиженной плотью. Поверхностное натяжение собрало жидкость в шар, и, если действовать осторожно, наверняка удастся поймать его в мешок, не расплескав содержимого. Эмма осторожно навела мешок на свободно плавающий образец и быстро закрыла. Она слышала, как Кеничи с облегчением вздохнул.
Опасность локализована.
— А в холодильник ничего не попало? — спросила Эмма.
— Нет,
Содержимое было под давлением, в процессе разложения выделились газы. Эмма посмотрела на дату смерти на этикетке. «Это невозможно», — поразилась она. Всего за пять дней труп превратился в черное пюре из гниющей плоти. На ощупь пакет был холодным, значит, холодильник работал нормально. Несмотря на холод, что-то ускорило разложение. «Плотоядный стрептококк?» — гадала Эмма. Или другие, не менее разрушительные бактерии?
«Масса попала ему на лицо», — посмотрев на Кеничи, подумала Эмма.
— Нужно поговорить с ведущим исследователем, — сказала она. — С тем, кто послал этих мышей.
По тихоокеанскому времени было всего пять утра, но голос доктора Майкла Лумиса, ведущего исследователя по эксперименту «Зачатие и период беременности у мышей во время космического полета», казался бодрым и встревоженным. Он говорил с Эммой из Научно-исследовательского центра имени Эймса в Калифорнии. Она не видела его, но могла представить себе, как выглядит этот человек с гнусавым голосом — наверное, высокий и энергичный. Ученый, для которого пять утра — обычное рабочее время.
— Мы больше месяца наблюдали за этими животными, — сообщил Лумис. — Этот эксперимент почти не вызывает стресса у животных. Мы планировали соединить самцов и самок на следующей неделе в надежде, что они успешно спарятся и произойдет зачатие. Это исследование имеет важное прикладное значение для долговременных космических полетов. Для колонизации Вселенной. И вы наверняка понимаете, что гибель этих мышей — факт очень неприятный.
— Мы уже поместили культуры в термостат, — сказала Эмма. — Трупы мышей разлагались гораздо быстрее обычного. Основываясь на их состоянии, я думаю, что это, возможно, клостридии или стрептококковая инфекция.
— Такие опасные бактерии на станции? Это ведь серьезная проблема.
— Вот именно. Особенно в замкнутом пространстве вроде нашего. Мы все в зоне риска.
— А как насчет вскрытия мертвой мыши?
Эмма поколебалась.
— Мы способны справляться только с инфекцией второго уровня. А с более опасной — нет. Если это серьезный болезнетворный организм, я не могу подвергать риску заражения остальных животных. Или людей.
Повисла пауза. Затем Лумис произнес:
— Я понимаю. И полагаю, что придется согласиться с вами. Так значит, вы уничтожите все трупы?
— И немедленно, — подтвердила Эмма.
Впервые с момента прибытия на МКС Кеничи не мог заснуть. Он застегнул спальный мешок час назад, но так и не уснул, размышляя о загадке мертвых мышей. Хотя никто не произнес ни единого упрека, он все равно чувствовал ответственность за провал эксперимента. Он старался понять, что сделал не так. Возможно, игла, которой он брал кровь, была заражена, а может, в контейнере с мышами заданы неверные условия содержания? Мысли об ошибках, которые он мог совершить, не давали ему уснуть. К тому же у него болела голова.
Дискомфорт возник тем же утром, все началось со слабого подрагивания глаза. В течение дня подрагивание переросло в пульсирующую боль, и теперь у него болело полголовы. Боль была несильная, ноющая.
Он расстегнул спальник. Заснуть все равно не получается, поэтому стоит проверить мышей.
Японец проплыл мимо отгороженного спального места Николая и двинулся через соединенные между собой модули на американскую часть станции. Но, оказавшись в лаборатории, он вдруг понял: не он один страдает бессонницей.
Из лаборатории НАСДА, находившейся по соседству, доносились приглушенные голоса. Беззвучно пробравшись в Нод-2, он заглянул в открытый люк. И увидел Диану Эстес и Майкла Григгса; их руки и ноги сплелись, а губы слились в жарком поцелуе. Он остался незамеченным и, раскрасневшись от смущения, попятился назад.
И что теперь? Нужно оставить их наедине и вернуться в спальный отсек? «Это неправильно, — решил Кеничи с внезапным негодованием. — Я здесь для того, чтобы работать, чтобы выполнять свои обязанности».
Японец подплыл к отсеку, где содержались животные. Он нарочито шумел, открывая и закрывая ящики стеллажа. Через мгновение, как он и ожидал, появились смущенные Диана и Григгс. «И правильно, что смутились, — мысленно одобрил он, — особенно после того, чем они занимались».
— Возникла проблема с центрифугой, — соврала Диана. — Думаю, мы починили ее.
Кеничи только кивнул, даже виду не показав, что знает правду. Диана вела себя совершенно невозмутимо, и это поражало и злило японца. У Григгса, по крайней мере, был немного виноватый вид.
Кеничи смотрел, как они выплывают из лаборатории через люк. Затем снова переключил внимание на отсек с животными. И заглянул в клетку.
Еще одна мышь умерла. Самка.
Диана Эстес, спокойно вытянув руку, ждала, когда затянется жгут, сжала и разжала ладонь несколько раз, чтобы показалась вена. Она не вздрагивала и не отворачивалась, когда игла прокалывала кожу. Она была так невозмутима, что могла даже понаблюдать, как берут кровь у коллег. По долгу службы астронавтов неоднократно кололи и обследовали. Во время предполетной подготовки они подвергались бесчисленным заборам крови, медицинским осмотрам и самым изощренным расспросам. Химический состав сыворотки их крови, результаты ЭКГ и количество клеток постоянно регистрировались для аэрокосмических физиологов. Они потели на бегущей дорожке с присоединенными к груди электродами; жидкости их организма проходили обработку, из кишечника брали пробы; обследовался каждый сантиметр кожи. Астронавты — не просто хорошо обученные специалисты, они — объекты исследований. Что-то вроде лабораторных крыс, которым, находясь на орбите, приходилось мириться со множеством довольно болезненных анализов.