Химера
Шрифт:
Дорожная сумка упакована еще в прошлые выходные. Электронные билеты на поезд «Благовещенск — Москва? 349Ч» забронированы. Места в дешевом плацкартном вагоне. Все, как потребовал Рихтер, который категорически отказывался ехать в купе. И никакие доводы здравого смысла не могли его переубедить. Хорошо хоть он не попросил места у туалета, чтобы в полной мере хапнуть заряд экстрима от такой поездки.
Ярко-желтый автомобиль с оранжевым фонарем на крыше и шашечками на борту остановился со скрипом тормозов прямо «под варежкой». Я сунул мрачному таксисту пачку мятых купюр из заднего кармана джинсов, не утруждая себя пересчетом,
Водитель пересчитал купюры, и я получил знаковый жест одобрения — поднятый вверх большой палец правой рукой. А еще улыбку, полную восторга, которая украсила угрюмое лицо пожилого водителя с восточными корнями. Я еще раз махнул на прощание, и таксист не спеша, словно сонная муха, отъехал от железнодорожного вокзала.
Перед собой я увидел памятник славным героям Великой Отечественной войны. На постаменте из серого уральского гранита в едином порыве слились рабочий-металлург и его мужественный сын-танкист. Монумент был величественен и несокрушим. Как и несгибаемая воля людей, которых он стремительно поднимал ввысь манящих огней миллионов звезд. Памятник вдруг замерцал холодным серовато-голубым свечением, и по поверхности потекли к земле электрические разряды.
Что вообще происходит? Невероятно… Можно, конечно, предположить, что это явление вызвано скоплением атмосферных разрядов. Но на небе, как назло, не было ни облачка. Других вразумительных объяснений в голове не нашлось. Мистика…
К тому же видение становилось с каждой секундой все фантастичней. Мне казалось, что я вижу, как люди на памятнике… оживают.
Окаменелые груди героев великой битвы вздымались от тяжелого дыхания. В их глазах зажглись бессмертным пламенем героизм и самопожертвование. Каждая клетка их тел пропиталась сдержанной, глубокой скорбью.
Суровые люди, как и время, в которое они жили и умирали… Жестокие, леденящие душу воспоминания, живущие по сей день в памяти и сердцах людей. Их ни каленым железом не выжечь, ни топором не вырубить.
Теперь я даже слышал отголоски бессмысленных побоищ. Взрывы, залпы тяжелых орудий и автоматные очереди. А еще предсмертные стоны…
Моргнул и галлюцинации исчезли. Сердце в бешеном ритме молотило о грудную клетку, разгоняя вязкую кровь. Лоб покрылся холодной испариной, руки дрожали. Воздуха катастрофически не хватало. Но не только от тревожных видений, а еще и от страха вновь все потерять и начать жизнь с нуля. Как в далеком две тысячи восьмом… Только сейчас я осознал, что за все время я ни разу не был на вокзале. А если это случится вновь? Чертовы наваждения, без жалости терзающие сознание.
Состояние постепенно пришло в норму. Теперь мне почему-то дико хотелось есть, так что буйвола бы целиком проглотил, словно гигантская змеюка-переросток. Как-то я упустил сегодня этот момент, а вот бдительный желудок нет. Он нетерпеливо урчал, перебирая гамму различных тональностей.
Я потихоньку подкрался к вокзалу, пробравшись через плотную толпу ужасно нескромных нелегальных бомбил. То еще зрелище… Они толкались и галдели, окучивая клиентов, словно оголодавшие чайки, дерущиеся за черствый кусок хлеба на морском берегу.
Информационное табло на освещенном, как днем, здании вокзала «Свердловск-Пассажирский»
Заприметив ближайшую закусочною с глубокомысленным названием на неоновой вывеске: «В гостях у Самаэля», я на свой страх и риск проследовал к дверям. А пугаться и удивляться здесь было чему. Это вам не визит в чопорный и изысканный французский ресторан.
Интерьер забегаловки угнетал безвкусием. Покрытые слоем черной мерзости стены, помнящие аромат свежей краски во время ремонта в прошлом веке. Тряпичные диванчики в удручающе дряхлом состоянии. Грязь на них не только виделась невооруженным глазом, но и ощущалась обонянием. Деревянные столы без скатертей завалены горами грязной одноразовой посуды. Ее, видимо, вообще предпочитали не трогать, чтобы не беспокоить клиентов по пустякам. Да и музыка соответствующая — мрачная и злая, как в культовых фильмах ужасов. В свое время это место, вероятно, было настолько же восхитительно и прекрасно, насколько ужасно и отвратительно сейчас.
Помещение до отказа забито типичными представителями привокзальной «богемы». Беспробудные пьяницы бомжеватого вида со стойким запахом тройного одеколона. Эти постоянные клиенты со скучающими физиономиями располагались вокруг барных столов, заставленных пивными кружками и бутылками из-под сивухи. Вероятно, пьянчужки ждали случайного собутыльника с «бухлом», обязательно небрезгливого и принципиально не пьющего в одиночестве.
Агрессивно настроенная молодежь в спортивных костюмах, бросающая презрительные взгляды в мою сторону. Парни кучковались на диванах, вальяжно развалившись на них, словно мартовские коты на солнце. «Хлопцы» увлеченно резались в нарды, сопровождая игру заливистым смехом и улыбками. Здоровые, мускулистые, с воротником из кудрявых волос и бульдожьими цепями из турецкого золота в палец толщиной. Лица кавказской национальности — так их обычно называют.
Между столами шныряла парочка малолетних беспризорников. Грязные, вонючие. С болезненно-сероватыми лицами и беззубыми улыбками. Из одежды на них только тряпье на три размера больше. Выглядели они как минимум странно, как максимум — попросту омерзительно. Босяки настойчиво и хамовато просили мелочь на корочку хлеба. Видимо, попрошайки считали, что кто-то им чем-то обязан в жизни. Сомневаюсь, что деньги сиротинушки собирали на еду. Скорее, на покупку клея «Момент» и полиэтиленового пакетика в ближайшем ларьке, для того чтобы избавить себя на несколько часов от однообразной жизни. Так они могли отправиться в мир манящих галлюцинаций, оставив почти бездыханное тело на холодном бетонном полу в подвале. Ну, не видел я в них мук от недоедания… Горы неоприходованной еды на столах, щедро облепленной неразборчивыми мухами, их не интересовали.
Попадались, конечно, тут и редкие гости — приезжие пассажиры. Как и я, заблудившиеся и случайно забредшие на «пир во время чумы». Из разношерстной толпы их выделяло натянутое приличие, выпученные от шока глаза и скорость заталкивания тошнотворной пищи, от одного лишь вида которой становилось не по себе.
Впрочем, схожесть с рестораном все-таки была — заоблачные цены с разорительным для кошелька эффектом. Доступные зажравшимся олигархам, а не среднему классу, который вкалывает по двенадцать месяцев в году. Сравнимые лишь с ценами в баре космической станции, подвешенной в первой точке Лагранжа системы «Земля — Луна».