Хирург с Гастеровских болот
Шрифт:
Последующие события показали справедливость этого диагноза. Болезнь отца быстро приняла характер соединения мании убийства и религиозной мании. Приступы наступали неожиданно вслед за месяцами здоровья. Было бы излишним утомлять вас описанием ужасных переживаний, которые пришлось испытать нашей семьей. Достаточно сказать, что мы благодарим бога, что смогли удержать его руки от убийства. Свою сестру Еву я послал в Брюссель
Я обладаю средствами для безбедного существования и увлекаюсь химией. Вот почему я мог проводить время с достаточным комфортом и пользой. А он, бедняга, в здравом уме был послушен как дитя; лучшего и более сердечного сотоварища нельзя и пожелать. Мы вместе с ним соорудили деревянную перегородку, куда он мог удаляться, когда на него находил приступ, и я устроил окно и дверь таким образом, чтобы держать его в доме при приближении безумия. Вспоминая прошлое, могу честно сказать, что я не упустил ни одной предосторожности, даже необходимые кухонные принадлежности были сделаны из свинца и затуплены на концах, чтобы помешать ему причинить вред в периоды безумия.
Спустя несколько месяцев после нашего переселения ему казалось, стало лучше. Было ли это результатом целительного воздуха или отсутствия каких-либо внешних побудительных мотивов, но за все время он ни разу не проявлял признаков своего ужасного расстройства. Ваше прибытие впервые нарушило его душевное равновесие. Один только взгляд на вас даже издалека пробудил в нем все болезненные порывы, которые пребывали в скрытом состоянии. В тот же вечер он крадучись подошел ко мне камнем в руке и убил бы меня, если бы я не опрокинул его на землю и не запер в клетку, чтобы он смог прийти в себя. Этот внезапный рецидив, конечно, погрузил меня в глубокое отчаяние. Два дня я делал все возможное, чтобы успокоить его. На третий день он, казалось, стал спокойнее, но, увы, это была только хитрость безумца. Ему удалось вынуть два прутка клетки, и, когда я позабыл об осторожности, а был погружен в химические исследования, он неожиданно набросился на меня с ножом в руке. В борьбе он порезал мне предплечье и скрылся из хижины прежде, чем я опомнился и смог определить, в каком направлении он бежал. Моя рана была пустяковая, и несколько дней я блуждал по болотам, продираясь сквозь кустарники, в бесплодных поисках. Я был уверен, что он сделает покушение на вашу жизнь, и это убеждение усилилось, когда вы сказали, что кто-то в ваше отсутствие заходил к вам в хижину. Поэтому-то я и наблюдал за вами в ту ночь. Мертвая, страшно изрезанная овца, которую я нашел на болотах, доказала мне, что у отца есть запас продовольствия и что его мания убийства еще не прошла. Наконец, как я ожидал, он совершил на вас покушение, которое, если бы я не вмешался, закончилось смертью одного из вас. Он пытался скрыться, боролся как дикий зверь, но я был в таком же возбуждении, что и он. Мне удалось сбить его с ног и отвести в хижину. Последние события убедили меня, что все надежды на его полное выздоровление тщетны, и я на следующее утро доставил его в эту больницу. Сейчас он начинает приходить в себя.
Разрешите мне, сэр, еще раз выразить свое сожаление по поводу того, что вы подверглись такому испытанию, и заверить вас в моем совершенном почтении.
Джон Лайт Камерон.
Моя сестра Ева просит передать вам сердечный привет. Она рассказала мне, как вы познакомились с ней в Киркби-Мальхауэе, а также что вы увидели ее вечером на болоте. Из этого письма вы поймете, что, когда моя любимая сестра вернулась из Брюсселя, я не решился привести ее домой, а поселил в безопасном месте в деревне. Даже тогда я не осмелился показать ей отца, и только однажды ночью, когда он спал, мы организовали нашу встречу".
Вот и вся история об этих удивительных людях, чья жизненная тропа пересекла мой путь. С той ужасной ночи я ни разу не слыхал о них и не видел их, за исключением одного-единственного письма, которое я здесь переписал. Я все еще живу на Гастеровских болотах, и мой ум все еще погружен в загадки прошлого. Но когда я брожу по болоту и когда вижу покинутую маленькую серую хижину среди скал, мой ум все еще обращается к странной драме и двум удивительным людям, нарушившим мое уединение.