Хирург

Крелин Юлий Зусманович

— Она два часа стояла у дверей операционной, ожидая, когда ты выйдешь. А внутрь зайти и посмотреть на тебя — боялась крови. Слава богу, ты вышел, и она удовлетворилась.

Мишкин знал ее, эту ревизоршу, пожилую женщину, которую он ну никак не мог представить на часах с алебардой в руках у входа в операционную. Странно, что ее не заметил.

— Надо бы ей коньячка-то дать.

— Этого только не хватало. Я тут вчера ругалась в райпо. Пошла с главным бухгалтером деньги просить. Перегруз-то у нас какой! Квартальный план мы за два месяца выполнили. Денег на лекарства не хватает — говорю. А он мне говорит, что не надо

перевыполнять. Вы, говорит, не берите больных больше, чем надо. Я ему про «скорую» говорю, везут же, говорю. А он мне говорит, что это его не касается.

— Надо попросить кого-нибудь, пусть помогут, а не злиться. А вы злитесь. А вот в английских наставлениях для потерпевших кораблекрушение сказано, что злость и нервозность уменьшают силу воли — скорее потонете, мол, ребята.

Главная посмотрела на Мишкина сочувственно и, во-первых, усомнилась в способности потерпевшего кораблекрушение что-либо читать, так сказать, на плаву, а во-вторых, что только на помощи друг другу все и держатся, только так все и делается.

— Да только все это имеет даже больше двух концов. Это даже не палка — это звезда. Но чем просить о такой помощи — лучше платить. Яснее. При этих помощах все время кому-то должен и никогда не знаешь что. Так тебя повязать могут на любую гадость. А в неденежном обществе платить — так и совсем конец, схлопотать можно. Лучше помогать с ответными своими помощами. Все равно в конце концов запутаешься, как и получается у меня с моими районными организациями. — Главная окончательно запуталась в своих объяснениях разницы между платой денежной и моральной и переключилась на истории болезни умерших за прошедший месяц. Проверяла. Их лежало перед ней небольшая пачечка. — Ну и интеллигентными вы стали, ребята. Раньше писали в историях, что в таком-то часу больной скончался при явлениях падения сердечной деятельности. А теперь к вам не подступишься. Видал, всюду: «Реанимационные мероприятия были неэффективны». Смех один. — Марина Васильевна кивнула на окно: — Вон приехала твоя анестезиологиня. Нина, что ли, ее зовут. Чего ездит! Надоела она мне.

— Так она знаете как помогает нам! С того самого раза.

— Ну ладно, ладно, беги к ней за помощью, она, по-моему, всем помогает.

Мишкин пошел к себе в отделение. Нина уже была там. Они поздоровались, стали перебрасываться словами. Слово — щелк. Щелк — слово. Слово — щелк. Ну чистый пинг-понг. А смысл выявится, когда счет объявят.

Поговорили о коньяке, о сепсисе, о раке и импотенции, о фининспекторе, о хирургическом обществе, опять о коньяке.

Мишкин пожаловался, что вот уж месяц, как он подал на демонстрацию, а ему даже не позвонят, и он не знает, принята ли она.

— А ты ни с кем не поговорил предварительно?

— А с кем? Я подал заявку секретарю на обществе, и все.

— Чудак. Надо попросить кого-нибудь. Тогда быстро провернут. А так кому нужно-то!

— Да ну их. Сами должны понимать. Это ж интересно!

— Ну чудак. Как говорится, дома чудак, на работе чудак, в магазин пойдешь — тоже чудак, а на конкурсе чудаков тоже возьмешь только второе место — потому что чудак. Я поговорю с нашим — он ведь в правлении общества. Может, поможет.

— Да ну их с их помощью.

Нина сняла трубку, заговорила, поговорила, договорилась — ей обещали.

И опять щелк, щелк — новый сет начался. Опять коньяк, и фининспектор, и перегруз,

и привезла опять лекарства кое-какие.

Живешь, как в вате, и вдруг пробилась сквозь эту мягкую густую пустоту помощь. И не просили, а просто у человека потребность помогать.

Щелк, щелк.

ЗАПИСЬ ДЕВЯТАЯ

— Здравствуйте, коллега. Вот попал к вам в руки.

— Здравствуйте. Бывает, что и нам приходится от себя терпеть. Обидно, конечно, хирургу оперироваться. — Мишкин улыбнулся, больной доктор усмехнулся. — Простите, вас Сергей Алексеевич, по-моему, зовут? Так, как говорится, на что вы жалуетесь, доктор?

— Да, да, Евгений Львович. Мне кажется, что у меня неострая толстокишечная непроходимость.

— Вы уж, Сергей Алексеевич, давайте, как неграмотный больной, все по-порядку. Что болит. Как болит. Анамнез. Впрочем, пойдемте ко мне в кабинет. Там расскажете. Могут же коллеги поговорить и наедине, а?

Сергей Алексеевич как-то убого улыбнулся, и они пошли. Закурили.

— Вы давно в этом институте работаете?

— Лет восемь.

— А чего ж к нам легли? Вы ж не по «скорой» в больницу попали?

— Я живу рядом. Да и вообще, какая разница.

— Ну как! Там все же институт. И аппаратура, и инструментарий, и медикаменты дефицитные, наконец, специалисты — не чета нам.

— Все мы легко говорим о том, что хуже знаем. Вы говорите про наших специалистов, а я о вас наслышан как о большом специалисте.

— Как можно сравнивать меня и моих товарищей с вашей профессурой. Да и обидеться могут на вас коллеги по институту.

— А, — доктор махнул рукой, — я думаю, что теперь это большого значения не имеет. А если обидятся, могу сказать, что «скорая» привезла. Да и не так уж они заинтересованы.

— При чем тут заинтересованность!

— А я вам скажу. Нас вот сейчас около десяти человек, чуть меньше, за последние два-три года защитивших докторские.

— Так вы доктор наук! Вот видите, а мы вообще никаких степеней не имеем.

— Вы ж понимаете, Евгений Львович, что, когда болеешь, не о степенях думаешь. Но я сейчас не об этом.

— Да, простите. Я перебил вас.

— Я говорю, не заинтересованы, так как сейчас проходят сокращения всюду, и в институтах тоже. Так выгоднее сократить докторов наук, которые не завы, не на профессорских должностях.

— Почему? Какая логика? У вас плохие отношения?

— Да дело не во мне. Думают не об отношениях личных, а о деле.

— А доктор наук для дела хуже, что ли?

— Вы поймите, Евгений Львович. Мы, доктора, которые находимся на должностях старших научных сотрудников, получаем на сто рублей больше, чем кандидаты на тех же должностях. Зачем же институту платить лишние деньги? Два сокращенных доктора — старших научных сотрудника — это два кандидата наук старших плюс один младший за те же деньги и плюс перспектива трех диссертаций.

— Так директор не из своего кармана платит. А для государства все равно — деньги из государственного кармана уходят. Насколько я понимаю, лишнего младшего не возьмешь сверх штатов. Вам не количество денег отпускают — и бери, сколько хочешь к как хочешь. У вас, как и во всей стране, штатное расписание. Зачем директору института думать о государстве, если он будет более ценного заменять менее ценным. Тут только деньги, а не польза государству.