Хирург
Шрифт:
— Евгений Львович, будем говорить начистоту и дальше, вы позволяете?
— Мы ж договорились.
— Если у человека рак, особенно неоперабельный, — так уж лучше его не лечить, пусть больной быстрей помрет. Так ведь?
— Никогда.
— Но для себя, не для меня, — мы ж договорились, доктор, — вы так думаете?
— Никогда я так не думал. Ни для кого. Если у больного непроходимость на почве рака, надо все равно оперировать и либо вывести кишку, либо обход сделать, если нельзя убрать опухоль. Мы должны выполнять работу
— Вы действительно так думаете?
— Я не знаю, как я думаю, — я так делаю. Мишкин сел в кресло. Доктор медленно одевался.
— Я-то уверен, что все доктора при раке неоперабельном ничего не делают. Это ж нецелесообразно — что-то делать, мучения продлевать.
— Нецелесообразно. Потому вы и не доверяете своим врачам в институте. Для вас нецелесообразно содержать доктора наук в институте. Нецелесообразно!
— Но у вас в больнице думают, по-моему, так же. Мы…
— Целесообразно! Кто знает, что целесообразно. Просто каждый должен делать свое дело, которому обучен.
— Да. Но посмотрим. Посмотрим, Евгений Львович.
— Кроме того, я убежден, ну не на сто процентов, а, скажем, на девяносто пять, что никакого рака у вас нет. В конце концов, анализы-то хорошие. Нет. Нет никаких оснований думать о раке. Я думаю…
В дверь постучали, и вошел больной.
— Евгений Львович, я сегодня ухожу…
— Простите, я сейчас занят. Я потом к вам подойду.
— Евгений Львович, вот у меня несколько вопросов к вам. Прочтите, пожалуйста.
Мишкин взял исписанную бумажную салфетку и сказал:
— Идите в палату. Я зайду к вам. — Больной ушел. — Это какой-то полусумасшедший. Я ему грыжу делал. Замучил меня. А во время операции ему было больно. Он стонал и извинялся, что вот он, мужчина, должен быть терпеливым, а не может сдержаться. Мне же еще приходилось его успокаивать. Представляю, что он написал. Вам как доктору, наверное, тоже можно прочесть. — Он стал читать: — «1. Какова должна быть длина шва? — Я же говорил. Вот так. Посмотрим дальше. — 2. Симметрично со швом другой стороны можно было сделать? Эстетика! — Интересно, что еще будет. — 3. Когда можно половую жизнь? — Ну это вопрос деловой. — 4. Если почувствую себя плохо, к вам приходить? 5. Сколько кг можно тащить в сумке? 6. Можно ли купаться, плавать, грести в лодке, играть в большой теннис? 7. Можно ли через месяц ездить за грибами, с большой корзиной и рюкзаком?»
— Ну что ж, имеет право. Вы знаете, Евгений Львович, французский невропатолог Шарко называл таких больных «больные с бумажкой в руке». Заберите, говорил он, бумажку, и пусть спрашивает наизусть. Важное не забудет. Забывается несущественное. С бумажкой больные — всегда ипохондрики.
— Кто ж знает, какими мы будем, когда заболеем.
— Я-то уже болен.
— Вы сейчас думаете, что вы не
Вошла Наталья Максимовна:
— Извините, Евгений Львович, привезли больного, автотравма. Переломы, шок. Оперировать не надо. Нужно кровь переливать. Вторая группа — у нас одна ампула.
— Закажите быстренько по «Скорой».
— Да это все понятно. Что-то случилось с телефонной линией. Если гнать машину в центр переливания — не скоро будет. Вторая группа. Я спросила, у кого из наших есть. Не возражаете? У нас-то с вами первая.
— Подумаешь. И первую можно. Пойдем в операционную.
— Подождите же, Евгений Львович. Одногруппная же лучше! А согласных сдать свою кровь — полна коробочка. Если бы столько же было желающих, когда мы должны были сдавать кровь по разнарядке, — нас бы не ругали так в районе.
— Простите, Сергей Алексеевич. Дела. Я еще увижу вас. Пойдем.
— Конечно, конечно, Евгений Львович. У меня вторая группа, Евгений Львович, возьмите у меня. — Сергей Алексеевич испуганно и настороженно смотрел на коллег.
— Спасибо, Сергей Алексеевич. Возьмите у него тоже, Наталья Максимовна. Пошли быстрей.
В коридоре около операционной он остановился и сказал:
— Кровь у него возьмете, а переливать…
— Нам ему надо кровь перелить, а не то что брать у него. А может, там рак.
— Дурочка ты, Наташа, а еще перебиваешь. Он же проверяет, что мы думаем. Если мы думаем, что рак, — значит, кровь не возьмем.
— Все понятно, но сам-то он должен понимать. Он ведь думает, что рак…
— А это его проблема. Кровь у него возьмем, а потом ему же и перельем ее.
— А у него рак?
— Кто его знает. Не похоже, но, может, и рак. Надо рентген сделать. Пойдем к этому шоку.
— Да там ничего не надо делать. Просто из шока выводить пока. Я пришла, чтоб предупредить о взятии крови у своих.
— Посмотреть надо все равно. Мы же дежурные. А кровь возьми у меня. Нельзя брать у среднего персонала, если сам заведующий еще не дал. Неприлично.
— Что за глупости. Во-первых, все прекрасно знают, что вы свою кровь уже не раз давали. А во-вторых, Евгений Львович, вы сами говорили, что к людям надо хорошо относиться, доверять заведомо. А сейчас?..
— Ты права. Это я заразился от доктора. Он никому из докторов не доверяет. Он весь в целесообразности. Лечить неоперабельный рак, он считает, нецелесообразно и не гуманно. А теперь всех врачей боится.
— А что он считает целесообразным — убивать, что ли?
— Он сейчас ничего не считает. Он в полном раздрызге чувств. По-моему, он путался, не понимая, кто врач, а кто палач, когда болезнь вступает в конфликт с целесообразностью. Ничего, мы его научим жить, а?! Лишь бы не рак был. Молодой совсем парень. Доктор наук.