Хирургический удар (Хирургический удар - 1)
Шрифт:
О Пророк, убеждай верующих в необходимости бороться.
Если вас будет двадцать терпеливых людей, вы победите двести.
Если вас будет сто, вы победите тысячу неверных.
Ибо они есть люди, которые не понимают.
Мухаммед Ибн аль Рака понимал.
Глава 39
Петракос курил сигарету, а его водитель тихо сидел в углу. Джефф Файнберг стоял, глядя через стекло, периодически протирая его. От холода его рука так болела, что он не мог долго находиться на улице.
Петракос сказал:
– Люди, которые засветили вашу операцию, наверняка
– Но как, черт возьми, мы могли сделать то, что необходимо было сделать, мистер Петракос?
– и Файнберг отвернулся от окна и посмотрел на старика.
– Эти мусульмане только и могут, что убивать и...
И тут заговорил водитель. Файнберг впервые слышал его голос.
– Я мусульманин - суннит. Я не люблю евреев, но я не убиваю их. Иногда мне не нравится то, что делают американцы, но я и их не убиваю. Вы не ведете Священную войну, а среди шиитов много таких, которые считают, что их война священна. Вы хотите быть похожими на них?
– Файнберг облизал губы. Водитель отвернулся и замолчал.
Петракос улыбнулся.
– Я еще в состоянии вывезти вас и ваших друзей из Турции, несмотря на тот факт, что турецкое правительство отдало приказ арестовать вас и конфисковать все оружие и документы. Поэтому не стоит бояться, мистер Файнберг.
Файнберг хотел сказать ему, что он дрожит не от страха, а от гнева.
– Дарвин Хьюз очень умный человек. И мистер Кросс, и мистер Бэбкок тоже. Мы используем эту базу благодаря как раз уму Дарвина Хьюза. Турки ждут их в семидесяти километрах на север отсюда, поэтому, если наши друзья остались в живых, они благополучно вернутся сюда, и у них будет достаточно времени скрыться, прежде чем турецкие подразделения прибудут и возьмут их под арест. А в мире сейчас много мест, где такие люди как вы, могут найти убежище. А теперь почему бы нам не помолиться, чтобы они остались живы. И оставьте свой гнев.
Файнберг отвернулся от Петракоса.
Водитель молился за него. Контрабандист молился за него. И он попробовал молиться за них всех. Если они такие прекрасные люди, почему они не пошли с Хьюзом, Кроссом и Бэбкоком? Он хотел спросить их об этом. Если они так много знают...
В радиоприемнике, настроенном на заранее обусловленную частоту, послышался шум.
– Я Ромео. Вызываю Джульетту. Прием.
Файнберг рванулся к радиоприемнику, опрокинув стул, дотянулся до микрофона и, нажав кнопку, проговорил:
– Ромео. Я Джульетта. Слышу вас хорошо. Прием.
– Джульетта, я Ромео. Папа дома? Повторяю, папа дома? Прием.
– Ромео. Я Джульетта, - сказал Файнберг и почувствовал, как от волнения у него изменился голос.
– Папы дома нет. Повторяю, папы дома нет, - он чувствовал, как его щеки вспыхнули, когда он проговорил условную фразу.
– Приди и крепко поцелуи меня. Прием.
Радиоприемник щелкнул.
– Джульетта, не могу ждать. Конец связи.
Файнберг положил микрофон и начал смеяться до слез.
Лицо Люиса Бэбкока казалось серым под его черной кожей.
– Как ты себя чувствуешь?
– спросил его Кросс, сидевший на месте второго пилота. Они все трое по очереди обрабатывали друг другу раны.
У Бэбкока были две резаные раны с правой стороны грудной клетки и было подозрение на перелом ребер. Но он скрывал свою боль.
– Прекрасно. Просто устал и все, - сказал Бэбкок и снова замолчал.
У Хьюза было несколько глубоких порезов на внешней стороне левого предплечья. Хьюз сказал лишь, что он неправильно оборонялся. На правой стороне шеи чуть ниже уха рана была похожа на след от пули, но Хьюз сказал, что это лишь случайное недоразумение. Эта рана была менее опасна, чем порезы на руках.
У Кросса в левом бедре застряла пистолетная пуля, и он выковырял ее и прокомментировал, что это девятимиллиметровая пуля, которая, очевидно, отрикошетила от какого-то твердого предмета, потеряла скорость и поэтому не прошла насквозь, а осталась в теле.
На правом плече у Кросса, ближе к основанию шеи, была большая рваная рана. И даже Хьюз не смог определить, чем она была нанесена. Сам Кросс не мог ничего вспомнить.
Бэбкок уменьшил обороты винта, пробиваясь через плотную облачность.
Кросс увидел то плато, на которое они приземлились на стареньком "Боинге" несколько дней назад... Сколько же дней прошло с тех пор? Кросс был настолько уставший, что не мог заставить себя вспомнить.
Здесь было темно, но Эйб различил хижину и "Боинг", ожидавший их.
Эйб подумал о Файнберге. Парень, наверное, думает, что навсегда потерял единственную в жизни возможность.
Эта мысль рассмешила Кросса. Он вспомнил, как много лет тому назад он думал, что есть люди, которые живут ради тех мгновений которые они проводят между жизнью и смертью. Он думал, что, наверное, такими должны быть герои. Но спустя годы он открыл для себя, что герои - это люди, ненавидящие зло, которые никогда не ищут славы, а просто делают свое дело. Эйб Кросс понял, что не принадлежит к этим людям.
– Я приземляюсь, - объявил Бэбкок.
Кросс воспринял это как очевидный факт, но для Бэбкока это было событие.
Эйб изучал лицо Бэбкока. В нем была сила, юмор, интеллект, которого бы хватило на двоих.
У переборки сидел Дарвин Хьюз. Теперь Кросс стал внимательно изучать его лицо. В нем было что-то такое, чего Эйб не видел никогда в лицах других людей. Это "что-то" иногда вселяло в него уверенность, а иногда страшило его.
Если бы не Хьюз, Кросс бы все глубже тонул в пьянстве. Он был обязан этому человеку своей жизнью.
"Интересно, когда все это закончится, смогу ли я сохранить ту силу, которую в меня вселил этот человек?" - подумал Кросс.
Вертолет приземлился.
Хьюз взял из резервного ящика большой кусок пластиковой взрывчатки и вернулся в хижину. Кросс, Бэбкок и водитель Петракоса грузили в самолет последнее снаряжение: радиоприемники, оружие, боеприпасы, медикаменты.
Петракос пошел с Хьюзом, а Файнберг остался в хижине.
– Как ты думаешь, что решил Файнберг? Он собирается использовать свой шанс?