Хищник. Том 1. Воин без имени
Шрифт:
Позвольте мне вкратце рассказать о последующих событиях. Не прошло и недели, как Гудинанд пришел на место наших встреч осунувшийся и несчастный. Сегодня в полдень, сказал мой друг, когда он работал в яме, его вновь скрутил приступ, причем так неожиданно, что ему едва хватило времени ухватиться за край ямы и удержаться, чтобы не утонуть. Ему жаль, что приходится говорить мне об этом, но так уж случилось, что лечение «половым посвящением» оказалось безрезультатным… или недостаточным…
Словом, на следующий вечер в рощице на берегу озера его уже опять поджидала Юхиза. То, что произошло, походило на предыдущую встречу, поэтому я не стану повторяться; скажу только, что это было еще более продолжительное и восторженное совокупление, чем первое.
Этот раз оказался не последним. С перерывами примерно в неделю Гудинанд со стыдом на лице сообщал мне, что с ним случился еще один приступ. На самом деле я не видел ни одного из них, но никогда не сомневался в его словах. Я отказывался верить, что Гудинанд лжет, чтобы воспользоваться в корыстных целях как своим другом Торном, так и своей возлюбленной Юхизой. Итак, каждый раз я верил ему на слово и «договаривался о новой встрече с Юхизой».
Во время одного такого свидания, помимо неизменного изъявления своей искренней благодарности и признательности, Гудинанд неожиданно добавил:
— Я люблю тебя, Юхиза. Как ты знаешь, я… не умею выражать своих чувств перед другими людьми. Но ты должна была заподозрить, что я отношусь к тебе иначе, чем просто к любезной благодетельнице. Я люблю тебя. Я преклоняюсь перед тобой. Если я когда-нибудь излечусь от этой болезни, мне бы хотелось, чтобы мы…
Я прижал к его губам палец и улыбнулся, но покачал головой:
— Ты же знаешь, мой дорогой, что я не стала бы этим заниматься, если бы не чувствовала к тебе привязанности. Признаюсь, я наслаждаюсь этим не меньше тебя. Но я поклялась никогда не становиться пленницей любви. И даже если бы я нарушила свою клятву, это было бы непорядочно по отношению к нам обоим, потому что я покину Констанцию, когда закончится лето, и…
— Я мог бы пойти с тобой!
— И потащить за собой больную мать? — ворчливо добавил я. — Нет уж, давай больше не будем говорить об этом. Давай наслаждаться тем, что у нас есть. Любая мысль о завтрашнем дне — или о постоянстве — только омрачит нашу сегодняшнюю радость. Больше ни слова, Гудинанд. Темнота наступит быстро, хватит болтать, ведь можно заняться кое-чем получше.
Я упоминаю об этих моментах по возможности кратко, потому что о последующих событиях мне придется рассказать подробно. То лето, полное странных и удивительных событий, наконец подошло к концу; затем нагрянула осень, и разразилась настоящая катастрофа: для Гудинанда, для Юхизы и — как же могло быть иначе — для меня, Торна.
5
Поскольку на протяжении всего того памятного лета, что я провел в Констанции, Вайрд отсутствовал, а Гудинанд ежедневно, кроме воскресений, был до вечера занят на работе, свободного времени у меня было полно. Я не терял его даром, просто сидя у себя в комнате в deversorium, в ожидании следующей встречи с Гудинандом, хоть в образе Торна, хоть в образе Юхизы. Правда, некоторую часть времени я проводил в deversorium, помогая подручным в конюшне кормить моего коня Велокса и ухаживать за ним: мыть, натирать и смягчать седло и уздечку.
Но большую часть времени я проводил, прогуливаясь пешком или верхом, потакая своей врожденной любознательности и исследуя Констанцию и ее окрестности. Иногда я отправлялся, чтобы встретить торговые караваны, состоящие из повозок и животных, навьюченных товарами, которые подходили к городу, или же я мог скакать несколько миль, провожая покидающих Констанцию купцов. Из бесед с погонщиками и всадниками я многое узнал о землях, из которых они приехали, а также о тех, куда они направлялись.
Я бродил по городским рынкам и складам, знакомился как с продавцами, так и с покупателями разных товаров, многое узнал об искусстве заключать самые выгодные сделки. Я даже какое-то время провел на невольничьем рынке Констанции и со временем так расположил к себе одного египтянина, торговавшего рабами, что тот с тайной гордостью показал мне одному особый товар, который, сказал он, никогда не будет выставлен на всеобщее обозрение на распродаже рабов.
— Oukh, — сказал он, что по-гречески означает «нет». — Эту рабыню я продам лишь тайком… какому-нибудь надежному покупателю с совершенно особыми запросами… потому что этот сорт рабов очень редкий и дорогой.
Я посмотрел на рабыню и увидел всего лишь обнаженную девушку примерно моего возраста — довольно миловидную и очаровательную, но ничем особо не примечательную, разве что она была эфиопкой. Я вежливо поприветствовал ее на всех языках и диалектах, которые знал, но девушка в ответ только застенчиво улыбалась и качала головой.
— Она говорит лишь на своем родном языке, — равнодушно пояснил продавец. — Я даже не знаю ее имени. Я называю ее Обезьянкой.
— Ну, — заметил я, — она чернокожая, это, разумеется, необычно, но рабы-африканцы встречаются на рынках. Полагаю, в ее возрасте она все еще девственна, но и девственность тоже не редкость. И она даже не может вести любовную беседу в постели. Сколько денег ты просишь за эту рабыню?
Египтянин назвал цену, от которой у меня просто дух захватило. Она составляла довольно значительную сумму, приблизительно столько, сколько мы с Вайрдом вместе заработали охотой за всю зиму.
— Но ведь за такие деньги можно купить целый караван красивых девственниц-рабынь! — выдохнул я. — Какого дьявола эта стоит так дорого? И почему ты показываешь ее только проверенным покупателям?
— О молодой хозяин, достоинства и таланты Обезьянки не так легко заметить, потому что они заключаются в том, каким образом ее растили с самого рождения. Она не только чернокожая, не просто хорошенькая девственница, она еще и venefica [116] .
— А что это такое?
116
Отравительница (лат.).
Египтянин рассказал мне. И то, о чем он мне поведал, было невероятным. Я совершенно по-новому посмотрел на застенчивую маленькую чернокожую девушку, испытывая настоящий трепет и ужас. Неужели это правда?
— Liufs Guth! — выдохнул я. — Кто же купит такое чудовище?
— О, кто-нибудь непременно купит, — сказал египтянин, пожав плечами. — Мне придется кормить Обезьянку и предоставлять ей жилье какое-то время, но — рано или поздно — обязательно появится кто-то, кто захочет воспользоваться ею, и с радостью заплатит мне цену, которую я прошу. Прошу снисхождения, молодой хозяин, но когда-нибудь и ты, возможно, будешь рад — если только наберешь достаточную сумму — отыскать venefica для себя самого.