Хитник
Шрифт:
– Эгей, а пиво? – спохватился Глеб, – ты чего меня ограбил, а? Неужто опять к будке топать?
– Ну, дык, – невозмутимо подтвердил гном, – одна нога тут, другая там. И палочек крабовых захвати, душа просит! И побольше, побольше! Но без жадности, понимаешь… Шести пакетиков вполне хватит. Или десяти. Ну, пятнадцати в крайнем случае… Жрать-то хочется!
– Дубинок тебе, а не палочек, – недовольно пробормотал Глеб, отправляясь по новой к пивному ларьку. Взяв ещё четыре кружки, чтоб не бегать лишний раз, и набив карманы хрустящими упаковками, Глеб вернулся к столику.
– Налетай, – парень стукнул донышками кружек об пластиковую столешницу,
– Плагофафтвую, – прогудел-прошепелявил Модест; выпив единым глотком кружку пива, он вытер пенные усы рукавом ватника, крякнул, и, вскрыв ближайшую упаковку с крабово-рыбной закуской, принялся деликатно кушать. Глеб, потягивая холодное пиво, заворожено смотрел на громилу: в его пасти, куда одна за другой отправлялись закусочные пастилки, то и дело что-то ярко посверкивало – будто к языку Модеста прилип кусочек искусно огранённого хрусталя. Камушек из дамской бижутерии.
– Что, заметил? – усмехнулся Федул, проследив за взглядом парня. – Думаешь, брателло Модест крутой модник, с пирсингом в языке ходит? Гы, ты близок к истине, хотя она где-то вовсе и не там… Модя, покажи Глебу язык, – Модест, проглотив очередную крабовую порцию, запил её пивом и, не чинясь, высунул язык – точь-в-точь как Эйнштейн на знаменитой фотографии. Глеб едва не поперхнулся, закашлялся пивной пеной, да и было отчего: у корня языка громилы-оборванца, отблескивая всеми цветами радуги, сиял прозрачный гранёный камушек в золотой оправе. Бриллиантовая шляпка золотого гвоздика, проткнувшего язык насквозь.
– Ноль семь карата, – оценил увиденное Хитник. – Ну, может чуток меньше. Одно мне непонятно, откуда и зачем у бомжа такое украшение? Или он действует по принципу «Всё своё ношу с собой»? Заначка на чёрный день, или на пенсионное время… хотя у бомжей всегда пенсионное время, х-ха!
– Колтофской клюф, – непонятно пояснил Модест и вернулся к пиву с закуской, украдкой поглядывая на Глеба – оценил ли тот увиденное?
– Впечатляет, – признался Глеб. – Внушает. Но, честно говоря, непонятно… В смысле: почему бриллиант, да ещё и во рту, да ещё и какой-то колдовской ключ?
– Эть, – спохватился гном, – я же всё забываю, что ты обычник и мало чего понимаешь в нашей суровой действительности! Ладно, поясню. Как я уже говорил, Модест – дриад на полставки…
– Погоди, – Глеб, что-то сообразив, с непониманием уставился на Федула. – Дриад – это как? Дриады – они же тётки, которые в лесных деревьях живут и тот лес от всяких врагов защищают… типа садовницы-мичуринцы, – больше о дриадах Глеб ничего не знал. Впрочем, те «садовницы» никогда его и не интересовали – легенды, они и есть легенды. Малополезные в реальной жизни сведения.
– Верно! – обрадовался гном, – сечёшь тему! А этот парк – он что, не лес? Правильно, лес, только маленький, искусственный и загаженный, – Федул повёл рукой, Глеб невольно проследил за ней взглядом: да уж, загаженный так загаженный! Дальше некуда…
Пока удалая троица (не считая, разумеется, Хитника) развлекалась пивом, начало вечереть. Нежаркое солнце, белое и маленькое, нависло над стенами спорткомплекса, откуда едва слышно доносились чирикающие по-китайски многочисленные голоса: рынок готовился к закрытию. На поляне с пивной будкой, в лучах заходящего солнца, в молодой траве там и тут посверкивали стеклянные осколки битой посуды – словно кто-то щедрый и нетрезвый разбросал как попало осточертевшие ему крупные изумруды и бриллианты. А рваные пакетики-кульки-кулёчки усыпали траву по всей поляне будто разноцветные листья неведомых урбанистических деревьев… Вообще-то, при некоторой доли художественной фантазии, пейзаж вполне мог бы показался весьма колоритным и интересным – для какого-нибудь буйного талантом художника. Из числа тех, что видят прекрасное и в старом, давным-давно не чищенном унитазе. Художник, который немедленно нарисовал бы эпохальное полотно… ээ… скажем, под названием: «Городские джунгли, реальные и невероятные». А при инсталляции картины на выставке обязательно снабдил бы тот шедевр неким звуковым, соответствующим теме фоном – например, треском двигателей проезжающей мимо парка банды рокеров.
Словно в подтверждение художественного замысла вдалеке, со стороны трассы, раздался грозный мотоциклетный рёв: Глеб вздрогнул и, очнувшись от дурацкой фантазии, продолжил слушать Федула.
– …в том-то и дело, – назидательно вещал гном, – что молодого всегда кидают на авральные участки. А так как Модест на испытании, то бабайский совет запихнул его сюда, для проверки силы воли и преданности бабайскому делу… вишь ты, здешняя дриада по прошлой осени удрала с заезжим цирком, влюбилась в фокусника и, значит, того! Её, говорят, теперь каждый вечер на арене в ящике распиливают, ну да дриаде к тому не привыкать – уж сколько деревьев с её сущностью тут повалили-попилили, не счесть! Понятное дело, на дрова для шашлыков, – Федул с неприязнью глянул в сторону закопчённого мангала. – А колдовской ключ, он, зараза, неснимаемый и никуда Модеста дальше парка не выпускает. Во избежание соблазна, так сказать.
Гном мелкими глотками допил пиво, потянулся было за очередной кружкой, но тут обнаружилось, что пока Федул беседовал с Глебом, дриадный бабай успел нахально выдуть всё пиво. И своё, и чужое. И теперь смущённо хлопал глазами, потому как крабовые палочки он тоже подмёл до единой.
– Мнэ-э, – огорчённо почесал в бороде Федул, – Глеб, сходишь ещё за пивком?
– Запросто, – согласился парень. – Слушай, а бабаи все такие прожорливые? Прям мясоруб… краборубка какая-то! И пивохлёбка, ага.
– Ишголотался я, – виновато признался Модест, краснея и смущённо ковыряя лаптем землю, – на потношном корму отошшал… кто потаст чефо, тому и рат. Это триате хофошо, она и профлоготними лифтиками питаться мофет, а у меня не получаеффя… Как фе мне это ифпытание натоело, кто фы снал!
– Бедненький ты наш, – чуть не прослезился Федул. – Глеб, срочно дуй за пивом и едой – видишь, наш друг вконец ослабевает, того и гляди упадёт на сыру землю и помрёт в голодных конвульсиях…
Однако пойти Глеб никуда не успел.
Потому что события возле пивнушки вдруг приняли совершенно неожиданный поворот.
На поляну, с треском продравшись сквозь чахлые кустики, по нахоженным любителями пива тропинкам выехали четыре мотоцикла. Видимо, Глеб слышал именно их рёв, когда совсем недавно представлял себе шедевральное полотно со звуковым оформлением.
Мотоциклы оказались устрашающе громадными: чёрные, блестящие, с высокими хромированными рогами-рулями, толстыми дугами безопасности по бокам и торчащими над задними колёсами одинаковыми флагами на длинных пиках-древках. Тёмно-коричневые полотнища флагов украшал белый силуэт мужика с арбалетом наизготовку – силуэт находился внутри перечёркнутого жёлтого круга. Чуть ниже круга алела категоричная надпись: «Встретишь Ван Хельсинга – убей Ван Хельсинга!»