Хижина пастыря
Шрифт:
Она однажды услышала, как я это сказал. Мама. Сказал маленькому кузену возле прачечной – он ревел из-за крошечной ссадины на коленке. Мама посмотрела на меня с отвращением. Что? удивился я. Я ничего не сделал.
Ты ничем не лучше отца, Джекси, ответила она. Выражаешься, как он.
Я так бесился, что не смотрел в ее сторону три дня.
Мама во мне ошибалась. Только и я ошибался.
Твердил себе – ты не из тех, кто молится, или разговаривает сам с собой, или плачет по маме, или сходит с ума по какой-то девчонке. Ты не слабак. И не бандит, нет. Просто любишь подраться, всегда любил. Но ты не псих, что бы там все ни думали. Не убийца, хотя и ненавидишь кое-кого
Проснулся я с первыми лучами солнца. Земля стала лиловатой. Я опять развел огонь, решил подогреть консервы, свинину с фасолью. И только тут понял, что не взял ни открывалки, ни ножа. Открывалка-то ладно, консервных банок у меня все равно мало, но вот нож… Полная засада. Какой же я идиот! Ни гидратора, ни ножа, совсем без мозгов.
Я всухомятку сжевал пачку лапши быстрого приготовления, но от нее адски захотелось пить, и я присосался к бутыли. Вот бы сейчас вернуться на ту заброшенную ферму и найти нож! Он там наверняка был – в кухне или в сарае. А теперь впереди ни одной фермы, до самого проклятого Бали!
Когда солнце взошло, я увидел миллиарды паутинок, они сверкали у самой земли и на засохшем бревне. Прямо лучики надежды, которую все так любят вспоминать. Ладно, может, со мной все будет хорошо. Я двинул дальше.
Примерно через час набрел на каменистую полянку с погнутыми ржавыми листами жести и мотками проволоки. Остатки лагеря золотоискателей. Небольшие канавы, ямы, кучки камней и земли, одна полуобвалившаяся траншея. Не похоже, чтобы тут кто-нибудь разбогател. Хотя и не похоже, чтобы он старался. Зато я нашел среди хлама изогнутый металлический кол, сплюснутый на одном конце – какой-то умник саданул по колу кувалдой. Я вскрыл им консервы. Поел холодную свинину с фасолью. Сидя в траншее с бутылками. Было вкусно. Распечатал ломтики ананаса и говяжью солонину, аккуратно спрятал банки в рюкзак, чтобы ничего не пролилось. Не таскать же с собой кол вместо открывалки.
Однако потом я достал банки, вытряхнул рюкзак и осмотрел свои запасы. Кроме говядины и ананасов, четыре апельсина, одна луковица, еще одна пачка лапши, зажигалка, три коробка спичек, два кухонных полотенца, рулон туалетной бумаги и патроны. На шее у меня бинокль, на плече карабин, а в руке бутыль. М-да, для таскания на себе – много, для выживания – мало. Воды осталось литра два. И ни шляпы, ни ножа, вот тупица.
Насчет походных ботинок я теперь тоже сомневался. Даже по здешней неровной земле в кедах шагалось бы легче. Растертые ноги и плечи болели, но я решил не останавливаться. Какой смысл? Еды хватит на пару дней, да и потом я еще немного протяну, а вот без воды окажусь в глубочайшем дерьме. Нечего себя обманывать, я должен найти воду, максимум завтра. Скважину, водоем, цистерну… Иначе крышка. Иначе придется сдаться и выйти на шоссе, остановить грузовик. Одно потянет за собой другое. И мне придет конец.
Я брел дальше. Страшно на себя злился, особенно из-за ножа. Однако злость меня поддерживала, заставляла топать вперед.
К обеду слева от меня стал слышен грохот автопоездов. Значит, скоро я выйду к тому месту, где шоссе вклинивается в золотой край. Уже полтора дня я не видел ни одной изгороди. Молодец, все рассчитал правильно. И незачем думать о том, что на машине я добрался бы сюда гораздо быстрее.
Теперь вокруг на сотни километров лежала земля старателей. Лишь изредка попадались разрушенные овцеводческие фермы. На востоке, если я правильно помнил, была пустыня, она за один день испепеляла внутренности напрочь. Там смог бы выжить только настоящий абориген, а их уже не осталось. Нечего и пытаться, даже со шляпой, ножом и цистерной воды.
Прошло еще несколько часов. Я брел вдоль шоссе, чтобы слышать машины, но за деревьями, чтобы оставаться невидимым. Скоро от этой дороги у меня начали плавиться мозги. Я знал – подходить к ней опасно, надо держаться подальше, но ноги сами несли туда. Сквозь ветки мелькали сверкающие автопоезда – высокие яркие фургоны размером с дом. Еще ближе. Я уже видел, как сверкают на солнце перламутровые крупинки кварца в асфальте. Сидел тихонько в зарослях акации, в тени. Так близко, что чувствовал запах гудрона, масла и резины. Очередной грузовик было слышно очень-очень издалека. Когда он появлялся, громадный лязгающий поезд с тремя вагонами, от грохота дрожала земля, а от ветра сдирало скальп. Грузовик пролетал мимо, разбрасывал щебенку во все стороны и громко-громко гудел, аж уши в трубочку сворачивались. После него в воздухе повисало облако розовой пыли, а на языке оседали мелкие крупинки, будто ты наелся кондитерской обсыпки со вкусом дизеля. Тишина наступала не скоро.
Я думал о тоннах молока, пива, мяса и фруктов, едущих на север. Я никогда там не был, но представлял большие города – Каррата, Хедленд, Брум, Кунунарра. Уйма людей, которых надо прокормить. И еда попадает к ним по этой дороге. На запасах из одного такого грузовика я мог бы прожить год. Может, два. У меня есть оружие, да, только не буду же я грабить фуры?! Меня мигом схватят. Я, конечно, неплохо вожу машину, но автопоезд с тремя фургонами и восемнадцатиступенчатой коробкой передач?.. Это вряд ли.
Я все сидел и сидел. Будто загипнотизированный. Думал – можно ведь выйти на дорогу. Остановить фуру и через два дня оказаться в самых настоящих тропиках. Уиндем. Дарвин. Если я закопаю карабин, кто-нибудь рано или поздно меня подберет. Правда, и без «браунинга» с патронами я буду выглядеть подозрительно. Вылезу из кустов, вонючий, с крабовой отбивной вместо лица. Вдруг обо мне уже объявили в новостях? Тогда кранты. Хотя не все водители – добропорядочные граждане. Некоторые готовы плюнуть на закон. Не за красивые глаза, понятное дело. Я долго жил рядом с придорожной закусочной и знал, во что может обойтись поездка на север. Думаете, подобное предлагают лишь девчонкам? Нет, я еще не настолько отчаялся.
Я потерял у дороги целый час. Будто позабыл, кто я и что делаю. Будто остался один на свете.
Раскисать нельзя. Я должен найти воду. Хорошенько отдохнуть. Добраться до Магнита. Или опустить руки и загнуться. В конце концов я встал. Нырнул в буш и пошел прочь от шоссе.
Дело в том, что я не один на свете. Только это и помогает мне двигаться дальше.
Я углублялся в чахлые заросли. Осторожно наступал на бесчисленные палки и ленты древесной коры – укус змеи вряд ли пошел бы мне на пользу.
У меня кое-кто есть. И это кое-что значит. Я снова и снова вспоминал Магнит, тенистую веранду паба, длинные занавески. И чувствовал запах воды из скважины на заднем дворе.
Вскоре я перестал слышать дорогу. Воздух был теплым, звенел от щелкунов, пчел и кузнечиков. Я никак не мог понять, чем пахнет. Потом дошло. Мазь, которую в детстве мама втирала мне в грудь. «Звездочка». От простуды.
До конца дня я не останавливался. Хотелось пить, болели ноги, но голова вдали от шоссе опять соображала. Тогда-то я и начал думать о ней. Ли. Наверное, я думал о ней слишком много, но это помогало отвлечься от всякого дерьма.