Хлеб Гиганта
Шрифт:
— Так появляются на свет американские дети, — спокойно сказала Няня.
У Вернона вырвался вздох облегчения. Ну конечно! Он ощутил прилив благодарности к Няне. Она всегда знала ответ. Она одна могла заставить неустойчивую, раскачивающуюся вселенную остановиться. И никогда не смеялась. Мама смеялась. Он слышал, как она говорила другим дамам:
— Он задает мне такие чудные вопросы! Вы только послушайте! Разве дети не забавны и не прелестны?!
Вернон совершенно не понимал, что в нем такого забавного или прелестного. Он просто хотел знать. Ты должен узнавать, это часть взросления. Когда
Мир продолжал расти. Оказалось, в нем есть дядюшки и тетушки.
Дядя Сидней приходился маме братом. Он был невысокого роста, полный, с очень красным лицом. У него имелась привычка напевать себе под нос какую-нибудь мелодию и позвякивать монетками в кармане брюк. Он любил пошутить, но Вернон не всегда находил его шутки такими уж забавными. .
— Предположим, — говорил дядя, — что я должен был бы надеть твою панамку! Что скажешь? Как бы я, по-твоему, выглядел?
Странно, какие вопросы иногда задают взрослые! Странно — и еще сложно, потому что если Няня что-то и внушала Вернону, так это то, что маленькие мальчики никогда не должны высказывать собственное мнение.
— Ну давай, — настаивал дядя Сидней, — скажи, как бы я выглядел? Смотри, — он схватил панамку и водрузил себе на макушку. — Как я выгляжу?
Что же, отвечать так отвечать.
— Я думаю, — сказал Вернон вежливо и немного вяло, — что вы выглядите довольно глупо.
— У этого ребенка нет чувства юмора, Мира, — сказал дядя Сидней маме. — Совершенно нет чувства юмора Жаль.
Совсем другой была сестра отца, Нина От нее исходил запах летнего сада, а голос был тихий, и это нравилось Вернону. Еще одним ее достоинством было то, что она не целовала тебя, если ты этого не хотел, и не заставляла шутить по любому поводу. Но она редко приезжала в «Могучие Братья».
— Должно быть, она очень смелая, — думал Вернон, потому что именно она первая открыла ему, что Зверя можно подчинить своей воле.
Зверь жил в большой гостиной. У него было четыре ноги и блестящее коричневое туловище. А еще длинный ряд зубов — так казалось Вернону, когда он был совсем маленьким. Зубы были крупными, желтыми и блестящими. Вернон, сколько себя помнил, был зачарован и напуган этим Зверем. Потому что, если его рассердить, он начинал издавать странные звуки — грозные раскаты или пронзительные стенания, — но все они каким-то образом ранили тебя больнее всего на свете, ранили в самую душу. Они заставляли тебя дрожать, чувствовать слабость, они щипали и жгли глаза, но зачаровывали и не давали уйти.
Когда Вернону читали сказки про драконов, он всегда представлял их в виде Зверя. И лучшими играми с мистером Грином были те, в которых они убивали Зверя, — Вернон вонзал шпагу в коричневое блестящее туловище, а сто детей у него за спиной победно кричали и пели.
Теперь, когда он стал большим мальчиком, он, конечно, знал, что Зверь—это Рояль, что осторожно трогать его зубы — значит «играть на рояле!» и что дамы делают это для джентльменов после ужина Но в самой глубине души Вернон продолжал бояться его и иногда видел во сне, будто Зверь бежит за ним вверх по лестнице в детскую —
Мама иногда делала то, что называлось «играть на рояле», и это Вернон еще мог терпеть. Ему казалось, что маме никогда не удавалось по-настоящему разбудить Зверя. Но в тот день, когда села играть его тетя, все было иначе.
Вернон вел одну из своих воображаемых игр в уголке. Они с Белочкой и Пуделем были на пикнике и ели омаров и шоколадные эклеры.
Нина даже не заметила, что он в комнате. Она села на стул перед роялем и стала лениво перебирать клавиши.
Завороженный, Вернон подкрадывался все ближе и ближе. В конце концов Нина увидела его — он смотрел на нее в упор, по лицу катились слезы, а маленькое тело сотрясали рыдания. Она остановилась.
— Вернон, что случилось?
— Ненавижу это, — задыхаясь, проговорил Вернон, — нена... нена... ненавижу! Мне больно — вот здесь, — его руки сдавили живот.
В эту минуту в комнату вошла Мира. Она засмеялась.
— Разве не странно? Этот ребенок просто ненавидит музыку. Так необычно.
— Если это ненависть, то почему же он не уходит? — спросила Нина
— Я не могу, — всхлипнул Вернон.
— Ну разве не смешно? — сказала Мира
— Скорее интересно.
— Большинство детей любят побренчать на пианино. Я пыталась на днях показать Вернону «Собачий вальс», но его это нисколько не заинтересовало.
Нина продолжала задумчиво смотреть на своего племянника, еще такого маленького.
— С трудом верится, что мой ребенок может быть не музыкален, — сказала Мира огорченно. — Я в восемь лет играла весьма сложные пьесы.
— Видишь ли, — туманно ответила Нина, — музыкальным можно быть по-разному.
Это было, по мнению Миры, странно, как и все, что говорили Дейеры. Либо ты музыкален и играешь пьесы, либо нет. Совершенно ясно, что Вернон из второй категории.
Нянина мама заболела. Странная, ни с чем не сравнимая катастрофа для детской. Няня, раскрасневшаяся и решительная, собирала вещи с помощью Сьюзан-Изабель. Вернон — обеспокоенный, сочувствующий, но все же заинтригованный — стоял рядом и, не в силах сдержать интерес, задавал вопросы.
— Няня, а твоя мама очень старенькая? Сколько ей лет — сто?
— Конечно, нет, мастер Вернон. Скажете уж тоже — сто!
— Ты думаешь, она умрет? — Вернон старался проявить понимание и заботу.
Когда-то мама повара болела, а потом умерла Няня не ответила Вместо этого она резко сказала
— Сумки для ботинок из нижнего ящика, Сьюзан. Поторопись, детка
— Няня, твоя мама...
— У меня нет времени отвечать на вопросы, мастер Вернон.
Вернон сел в уголок на обитую ситцем оттоманку и предался размышлениям. Няня сказала, что ее маме нет ста лет, но тем не менее она, должно быть, очень старая. Саму Няню он считал ужасно старой. Сознание того, что был кто-то еще старше и умнее Няни, просто ошеломляло. Странное дело, но именно это приближало ее к простым смертным. Она больше не казалась самой главной после Господа Бога.