Хлеб с порохом
Шрифт:
Разведчики одновременно вскинули автоматы и открыли огонь в воздух, выстрелив каждый по магазину. Они уезжали и салютовали: это был салют подвигу, который совершила разведывательная рота, салют павшим товарищам. Это был вызов – разведрота жива и еще отомстит духам. Я вскинул свой автомат и дал очередь в воздух, отдавая дань уважения этим ребятам. Пока я прощался с разведчиками, Будулаев пошел по подразделениям, а я подозвал к себе Ермакова, определили с ним цели и порядок их поражения. Я решил пустить около десяти ракет и огнем прощупать подозрительные места, где, вполне возможно, скрывались боевики.
Первая цель, конечно, дот и МТЛБ под навесом около дота. Раз за разом ушли три ракеты, но поразить МТЛБ мы не смогли: над бруствером укрытия торчала только небольшая башня с пулеметом. Две ракеты попали прямо в бруствер, а третья прошла почти впритирку с башней и ушла за перекресток. По моей команде Ермаков запустил ракету в дот, попытался попасть прямо в амбразуру, но ракета угодила в стену рядом с черным провалом амбразуры и
– Боря, нормально, но мне лично не нравится дом с заклеенными окнами, – послышался усталый голос командира первого батальона. Он, оказывается, уже пять минут наблюдал за действиями моих противотанкистов.
– Виталий Васильевич, я бы сам давно его с удовольствием завалил, но приказ командира. Сам должен понимать. – Я развел руками. Помолчав немного, поманил к себе Ермакова и повернулся к Будулаеву: – Хорошо, но ты потом подтвердишь мое решение. Ермаков, дом с заклеенными окнами видишь?
– Так точно.
– Что ты там наблюдаешь?
Сержант посмотрел внимательно на меня, потом на Будулаева, обернулся и поглядел на дом. Повернулся к нам, но наши непроницаемые лица ничего не выражали. Ермаков было поднял руку, чтобы почесать затылок, но резко ее отдернул.
– Товарищ майор, – начал он неуверенно, – наблюдаю: в окнах второго этажа блеск стекол бинокля, а в комнатах первого этажа перемещение вооруженных лиц. Предполагаю, что там наблюдательный пункт боевиков. Хочу добавить, – Ермаков увидел на наших лицах поощрительные улыбки и уже смелее продолжил, – что пять минут тому назад туда занесли пулемет и несколько коробок с лентами, а также…
Я рукой остановил доклад подчиненного, так как понял, что еще пару минут доклада, и мы услышим, что это наблюдательный пункт самого Дудаева:
– Ермаков, что за ерунда? Почему до сих пор наблюдательный пункт и пулеметная точка боевиков не уничтожена?
Взрывом первой ракеты был полностью разрушен угол дома. Несколько секунд после взрыва ничего не происходило, но потом крыша здания медленно осела, более ее половины сорвалось и съехало на землю. Вторая ракета, пробив окно первого этажа, разорвалась внутри помещений. Ленты не помогли: весело сверкнув сотнями бликов, стекла дружно вылетели, а через пару минут пламя уже выбивалось красными языками из всех окон.
– Ну как, Виталя, мы НП боевиков уничтожили?
Виталий Васильевич одобрительно хлопнул меня по плечу:
– Боря, представь сержанта к медали – классно стреляет. Да, кстати, вон мой замполит идет. Не хочешь прогуляться с ним за трофеями вниз?
Об этом он мог бы и не спрашивать. Обговорив детали прикрытия, втроем, а третьим был солдат, мы по шаткой лестнице спустились вниз и остановились около кучи убитых боевиков. Сразу бросилось в глаза новенькое камуфлированное обмундирование, и, судя по лицам и рукам, это были простые сельские жители, которых наспех собрали, вооружили и оставили защищать заранее обреченные позиции. Не сегодня, так завтра обрыв был бы взят, а они были бы все равно убиты. Постояли немного, настороженно оглядывая лагерь боевиков. Прямо в подножии обрыва были выкопаны несколько землянок, и еще пара хлипких строений приткнулись к стене обрыва. В центре утоптанной многими ногами земли виднелось кострище, стоял здоровенный казан с еще теплой едой, причем мяса там было до фига. Тут же стояли банки с консервированными помидорами и огурцами. Позавтракать они явно не успели. Рядом торчала из земли лыжная палка с надетым на нее небольшим зеленым флагом, который я тут же сбил ногой на землю. Мы разделились: Сорокин с солдатом направились осматривать землянки, а я, еще раз проверив гранаты на поясе, решил обследовать хлипкие строения. Остановился около темного провала входа, который не сулил ничего хорошего. Я еще помнил, как бежали двое оставшихся боевиков, и каждую секунду запросто мог получить пулю в лоб от еще, возможно, прятавшихся здесь чеченцев. Глубоко вздохнув, я дал веером очередь в глубину помещения и ворвался туда, сразу же ушел в сторону, дал еще одну очередь в другой угол и опустил автомат. Никого, хотя в помещении до этого проживали человек пятнадцать. На полу лежала солома и шинели советского образца, которые служили постелями для убежавших, а может быть, уже погибших хозяев. Ближайший угол был забит продовольствием: поблескивали банки с помидорами, кабачками. Отдельно на плащ-палатке лежал хлеб. Тут же – бумажные кульки с другими продуктами. Больше ничего интересного в помещении не было. Стволом автомата я приподнял несколько шинелей и отбросил их в сторону: под ними тоже ничего не было. Мне давно хотелось иметь хороший нож или трофейный
Подошли замполит батальона и солдат. Коротко посовещавшись, мы скорым шагом двинулись к трупам боевиков, которые виднелись вдали. Сорокин с солдатом пошли к дальним, а я подошел к последним убитым чеченцам. «Ловкий», как я его окрестил, боевик лежал лицом вниз. Одежда на спине была изодрана попавшими в него пулями, но крови было мало. Автомат валялся рядом, и, что меня обрадовало, был он калибра 5.45. У меня сержант Кабаков где-то потерял магазины к автомату, штык-нож вместе с ремнем, и теперь боеприпасы он носил в карманах, от чего штаны его были вечно спущены и ширинка моталась в районе коленок. Боевика я переворачивать не стал, а лишь приподнял его с одного бока и вытащил из-под него портупею со штык-ножом и подсумок с магазинами. Повесив все это через плечо, пошел осматривать второго боевика – «труса». Это был молодой парень, с едва пробивавшимися усиками на верхней губе. Несмотря на то что он был одет в новенькое обмундирование, в нем не было того «армейского шика», с которым носят форму отслужившие в армии. Парень лежал на спине, раскинув руки в стороны, правая сторона лица была запачкана уже подсохшей кровью. Брать у него было нечего, его автомат меня не интересовал, да и был он калибром 7.62.
Со стороны ушедших вперед послышалась стрельба из автоматов. Приподнявшись, я увидел, что солдат и Витька поднимали оружие боевиков и стреляли из него по зеленке; когда закончились патроны, они подняли гранатомет и стали стрелять из него по очереди, запуская гранаты под таким углом, чтобы они рвались над зеленкой, засыпая кустарник осколками. Пока мои коллеги баловались стрельбой из автомата – зеленка молчала, но когда над ней рванули три разрыва, и, наверно, удачно, зеленка ожила. Боевики открыли интенсивный огонь, и теперь они били с расстояния в сто пятьдесят метров, сразу же поставив Сорокина и солдата в тяжелое положение. Они залегли и открыли ответный огонь. Открыл огонь и я, но мой АКСУ был слабенькой подмогой. Пошел огонь, и достаточно мощный, с обрыва. Я схватил автомат убитого, выдернул из его подсумка все магазины и рванул к залегшим товарищам, но те, пригнувшись, уже сами, под прикрытием огня с обрыва, бежали мне навстречу. Когда они поравнялись со мной, я присел на колено и длинными очередями стал полосовать по зеленке на той стороне реки. Выпустив все патроны, я снял ствольную коробку, выдернул затворную раму и разбросал в разные стороны части автомата, затем, низко пригнувшись, ринулся в сторону обрыва. Навстречу мне ударили два автомата – это теперь Витька и солдат присели и прикрывали мой отход. Несмотря на сильный огонь, я по пути к обрыву не забыл про новенькую камуфлированную куртку убитого боевика. И когда я ее схватил, с обрыва сквозь огонь донесся далекий крик Будулаева:
– Боря, куртка моя – это мой трофей.
Несмотря на то что мы находились в незавидном положении, я рассмеялся на ходу. Наша российская армия еще носила песочную «афганку», а все боевики носили камуфляж. И такая новенькая курточка, которую я сейчас нес в руках, была мечтой каждого российского военного.
Прикрывая друг друга огнем, мы добрались до лестницы. Духов не было видно, да они бы и не сунулись в погоню за нами; мотострелки с обрыва надежно прикрывали нас. Самое трудное сейчас было подняться по лестнице. Пули с тупым звуком впивались в землю и в стену обрыва, осыпая нас комочками земли. Самое хреновое было в том, что несколько пуль попало в перекладины лестницы на середине высоты, и в разные стороны полетело несколько крупных щепок, что значительно ослабило крепость деревянного сооружения. Мы топтались около кучи убитых боевиков и понимали, что если лестница не выдержит и сломается, то мы упадем с большой высоты прямо на трупы, и еще неизвестно, останемся ли невредимыми после падения. Первым полез замполит, и через пару минут он благополучно добрался до своих. Но он был полегче, я и солдат – крупнее и намного тяжелее.
– Давай, боец, вперед! – Я подтолкнул солдата к лестнице. Он закинул автомат за спину и с обреченной решимостью начал карабкаться по лестнице. Присев у кучи убитых боевиков, я настороженно оглядел окрестности, готовый каждую секунду открыть огонь при появлении боевиков, но боевиков видно не было, хотя огонь только усилился. Подняв голову, увидел, что солдат также благополучно добрался до верха обрыва. Теперь настала моя очередь. Я стал медленно подниматься по лестнице. Когда я спускался с обрыва по лестнице и наблюдал за подъемом замполита, мне казалось, что это достаточно легко. Однако это было не так: лестница под тяжестью моего тела опасно раскачивалась и трещала, но пока держала. Подниматься мешала и курточка, зажатая под мышкой, мне приходилось лишь ограниченно использовать левую руку, чтобы нечаянно не выронить свою ношу.