Хлеб сатирика
Шрифт:
Во-вторых, налетчики, если даже таковые и были, почему-то обходили сберкассу на Бородинской улице стороной. И милиционер Тупикин, когда забегал в сберкассу погреться, жаловался Николаю Семеновичу:
— Стою тут перед вашими окнами, как неодушевленный предмет, — ни радости, ни печали. За целый год хотя бы одно пустяковое происшествие! Буду просить начальство, чтобы перевели на рынок, может, там работа поживее.
Целый день — с девяти утра и до шести вечера — приходили и уходили люди. Одни брали деньги, другие приносили новый вклад. Надя получала через окошечко сберегательную книжку, разыскивала в длинном деревянном ящике карточку с текущим счетом вкладчика, выписывала нужную сумму. Потом снабжала вкладчика круглым металлическим номерком и передавала сберкнижку в кассу. А у ее окошечка уже стоял новый посетитель.
Клиентами были мужчины и женщины, старые и молодые, рабочие, служащие, пенсионеры, продавцы магазинов, водители троллейбусов и даже артисты. Но у всех у них к ней, Наде, было только одно дело: как можно быстрее получить круглый жестяной номерок. Из очереди непрерывно доносились нетерпеливые возгласы:
— Девушка, нельзя ли поскорее, я очень спешу!
— Быстрее, быстрее, у меня кончается перерыв!
— Господи, да чего же она так долго копается?
Все они спешили. И не находилось ни одного, который сказал бы:
— Милая девушка! Отложите на минутку бумаги и давайте просто поболтаем с вами о жизни, о весне, о театре…
Куда там! Они так торопились, будто их преследует какой-то страшный зверь, который вот-вот вонзит свои острые зубы в пятки…
Чтобы внести некоторое разнообразие в работу, Надя прибегала к мелким придиркам:
— Гражданин, мне что-то ваша подпись не нравится. Распишитесь еще раз.
— Мамаша, перепишите ордер. Слово «сто» у вас вышло очень нечетко.
Вкладчики злились, но покорно выполняли все Надины прихоти. Николай Семенович заметил это и вызвал Надю к себе за перегородку.
— Слишком часто, Шершукова, гоняете клиентов от окошка к столу и обратно. Поймите, люди добровольно несут нам сбережения, а вы заставляете их торчать в очереди по целому часу.
Тогда Надя переменила тактику. Как только раздавался телефонный звонок, она вскакивала с места и бежала к аппарату.
— Вам кого? — спрашивала она. — Кассира? Мария Владимировна, к телефону!
Эта ее беготня тоже не осталась незамеченной.
— Что вам на месте не сидится, Шершукова! — отчитывал ее Николай Семенович. — Ведь сберегательная касса — это олицетворение бережливости, а вы тратите рабочее время черт знает на что!
— Выходит, я и к телефону не могу подойти? — оправдывалась Надя. — Мне тетя должна была позвонить.
Мягко говоря, Надя информировала заведующего не совсем точно: тети у нее не было, а был дядя. И жил он в глухом костромском селе, с которым никакой телефонной связи не существовало.
Но Николай Семенович не стал доискиваться до истины, а опять углубился в свои отчеты и сводки. Вот уж кого Надя не понимала! Николаю Семеновичу было пятьдесят лет, и тридцать из них он провел в сберкассе. Да еще говорил:
— Сберегательное дело, если в него как следует вникнуть, Шершукова, очень увлекательное. Подумать только, как ручейки, стекаются к нам трудовые накопления… Вот где-нибудь в Сибири строят завод, и невдомек им, что строят они на рубли, которые по нескольку раз пересчитали мы этими вот руками…
Не понимала она и Киру, профгруппорга. Поздно вечером, просматривая суточную ведомость, она говорила:
— А я, девчата, сегодня личный рекорд установила: сто тридцать шесть операций. Правда, неплохо?
Нашла чем гордиться, подумаешь, личный рекорд! А кто, кроме Николая Семеновича, Даши, Лены да Марии Владимировны, об этом рекорде узнает?
Иногда в сберкассе устраивались производственные совещания. Тогда Наде приходилось выслушивать нелестные замечания.
— У Шершуковой выработка страдает и четкости нет, — говорила Мария Владимировна. — У ее окошка всегда толкучка. Не бережет она время.
Николай Семенович немедленно подхватывал:
— Да, у нашей Надежды экономической подготовочки нет. Ты вдумайся только, Шершукова: каждую минуту в нашей стране добывается 110 тонн угля, 230 тонн нефти, строится четыре жилых дома… А сколько ты этих минут теряешь попусту?
После таких совещаний Надя уходила домой обиженная: «не понимают они меня».
Впрочем, Лена, вот та относилась к Наде с сочувствием.
— Зря ты, Надежда, пошла в сберкассу, — говорила она. — Мне-то что, я сразу после техникума замуж вышла. А ты так и закиснешь здесь. Хоть и заходят к нам интересные люди, но ведь между ними и тобой — стекло. Бездушный, холодный материал!
И в этих словах была святая правда.
Иногда Надя загадывала: «Вот если войдут подряд десять брюнетов, значит, сегодня состоится интересное знакомство». И она пристально рассматривала каждого входящего в сберкассу. Но не успевала Надя сосчитать до восьми, как раздавался голос Николая Семеновича:
— Шершукова, что это вы на дверь уставились? Явления Иисуса Христа народу ждете?
Все, кто был в сберкассе, смеялись, и Наде приходилось вести счет сначала.
Наконец ей повезло. Однажды в сберкассу вошли сразу десять брюнетов из дагестанского ансамбля получать деньги по аккредитиву. И вслед за ними явился он.
Показал Николаю Семеновичу свое удостоверение и прошел за стеклянную перегородку.
Это был монтер из райремконторы. Тихонечко насвистывая, он начал проверять электропроводку. Особенно долго он задержался у лампы с зеленым абажуром, которая стояла на Надином столе.
— Имею два билета на «Ночи Кабирии», могу после шести зайти, — как бы невзначай сказал он.
Надя вся вспыхнула и согласилась.
После этого первого совместного посещения кинотеатра повторного фильма прошло полгода. Завтра Петя везет ее в Загорянку, на дачу к своим родителям. Надя договорилась с Николаем Семеновичем, чтобы он отпустил ее пораньше, а то она не успеет приготовиться к решающей воскресной поездке.
И вот она уже на улице. Куда пойти раньше?
Надя бросилась к парикмахерской, чтобы сделать прическу. На ее счастье, очередь была небольшая. Но боже, как медленно работала мастерица! Да еще вдобавок занималась посторонними разговорами.