Хлеб сатирика
Шрифт:
— Я хочу есть, — вдруг сказал Кубышкин, шумно глотнув голодную слюну.
И все очарование разом исчезло. Днепр превратился в самую обычную, ничем не примечательную речку, с которой тянуло сыростью, неподвижно замершие рыбаки с удочками в руках показались смешными, а пестрая толпа загорающих на пляже купальщиков уже вызывала раздражение. Мы с Андроновым тяжело вздохнули и понуро поплелись за Кубышкиным к расположенному на берегу Днепра ресторану.
За обедом, после закуски и рюмки коньяку, Кубышкин вновь впал в пафос. Разговор шел о рыбной ловле.
— Человечеству пока
— Спать во время ловли не рекомендуется, — сердито возразил Андронов.
— Да, да, — подхватил Кубышкин, — ты прав, мой дорогой друг. Но ведь и во время сна мышление человека не замирает совершенно. И с удочкой в руках он продолжает мыслить. Но мышление это плавно, как тихое течение реки. Иногда же оно как бы совсем застывает, подобно поплавку вашей удочки. Мозг отдыхает, сердце бьется равномерно, глубоко дышат легкие, наступает идеальная гармония всех жизненных процессов организма… Вот что такое рыбалка, друзья. Один день, проведенный на какой-нибудь заросшей ивняком Черемушке или Мокше, я не променяю на целую неделю пребывания в самом лучшем санатории, с его новейшими методами физиотерапии и водолечения.
Оказалось, что Кубышкин является наиболее осведомленным человеком в вопросах рыбацкой походной кулинарии. Он с упоением говорил о прелестях рыбацкой ухи и жадно поглощал покрытый толстым слоем жира мясной рассольник, живописал аромат запеченного в костре окуня и упивался огнедышащим жаром котлеты по-киевски.
Я сказал, что поскольку завтра суббота, а поезд на Москву уходит поздно вечером в воскресенье, то решил провести выходной день на рыбалке.
— Старик, — с энтузиазмом воскликнул Кубышкин, — я твой раб! Звони мне завтра, и двинемся вместе. Стряхнем с себя призрачную мишуру цивилизации и предадимся дикому образу жизни.
Потом тщательно вытер салфеткой замасленные губы и принялся за десерт.
Тема рыбалки оказалась неисчерпанной за обедом. Когда мы возвращались в город, Кубышкин так и сыпал рыбацкими терминами. Все способы ужения рыбы были известны ему в мельчайших деталях. Выяснилось, что его настольной книгой является труд Сабанеева о рыбах России, а Аксакова он проштудировал от строчки до строчки.
В субботу во второй половине дня я позвонил Кубышкину. Он ответил мне заспанным голосом, видимо, я прервал его послеобеденный отдых.
— Старик, это ты? — спросил он без всякого энтузиазма.
— Да, я, ты собирался поехать со мной на рыбалку.
Тон Кубышкина еще более снизился.
— Старик, а ты продумал вопрос о ночлеге? Ведь осень на носу, сейчас выпадают большие росы.
Я ответил, что с нами будет палатка и к тому же вокруг вдоволь сена.
— Душистое сено — это отлично, — несколько приободрился Кубышкин. — Но вот какое обстоятельство, старик. У меня сегодня на вечер назначено деловое свидание. Вероятно, я бы мог его и отменить…. Да, старик, я вспомнил, что читал где-то, будто охота и рыбная ловля пробуждают в человеке хищнические инстинкты. Глупо, конечно, но с другой стороны…
Я не стал больше слушать и положил телефонную трубку. В шесть часов вечера, нагруженные снастями, мы выехали на «Победе» из Киева. Выехали без Кубышкина.
Стоит ли описывать прелести этой поездки, столь знакомые каждому любителю природы. Остановку мы сделали за семьдесят километров от Киева вверх по Днепру, при впадении в него небольшой речушки Тетерев. У вышки бакенщика мы оставили нашу «Победу» и, не теряя драгоценного времени, ринулись с высокой кручи на узенькую песчаную отмель. Нашими действиями руководил знаток этих мест, опытный рыболов-спортсмен Петр Велихонов. Он распорядился, где кому стать, указал, как смастерить рогульки для наших донок, велел пока забрасывать на червя, а сам занялся приготовлением прикорма.
Вскоре к месту, где я стоял, он принес глиняный шар, размером в футбольный мяч, внутри которого был закатан пареный горох, и бросил этот шар за полтора метра вверх по течению от моей удочки.
— Теперь надо пробовать ловить на это, — сказал он и сунул мне кусок горохового теста.
Был тот час перед заходом солнца, когда в природе как бы все замирает. Не шелохнется нависшая над водой верба, не пролетит птица, не застрекочет в прибрежной траве кузнечик. Гладь реки невозмутима. И лишь иногда раздастся громкий всплеск жирующего на быстрине жереха, а потом опять все надолго стихнет.
Кончик моей донки задергался от частых поклевок, и я сделал мягкую подсечку. Попался подлещик. Через некоторое время взяла густера. Петр с помощью подсачка выхватил на берег огромного язя.
Вдали показалось какое-то судно. Преодолевая быстрое течение, оно медленно приближалось к нам. Мощный пароход «Чернигов» буксировал две большие нефтеналивные баржи. Днепр заволновался, зашумел. Поверхность воды покрылась рябью, а потом ударили в берег и волны. Солнце опустилось, подул ветерок, река почернела, стала неприветливой.
Быстро наступала темнота, мы смотали наши донки и занялись костром. Неизвестно, как себя чувствовал эту ночь в гостиничных покоях Кубышкин, но мы провели ее превосходно. Назревавшая с вечера гроза прошла где-то стороной, к полночи небо вызвездило, и мы заснули в мягкой копне в приподнятом состоянии людей, впереди у которых приятное, радостное утро.
Оно и оказалось таким: ясным, свежим, бодрящим. Клев был замечательный. Я поймал двух лещей. Петя — еще одного язя и несколько густерок.
Долго не ладилось у нашего шофера Виктора. Потом он оставил поплавочную удочку, взял спиннинг и ушел от нас в расположенный неподалеку заливчик. Скоро мы услышали его радостный крик и увидели, что он держал в руках большую щуку.
После ухи и чая хотелось полежать под развесистой ветлой, но Петр был неумолим. Он приказал собрать все вещи, и мы поехали к заливным озерам попытать счастья на линей и карасей. Побывали мы на многих озерах, но всюду клевали только мелкие окуни и красноперка. Надо было уже думать о возвращении в Киев.