Хлеба и зрелищ!
Шрифт:
«Что она себе позволяет!» «Пожалейте мать!» «Нашла время!» «Лишь бы смуту сеять!» «Какая бестактность!» – слышалось из толпы. Что оставалось делать? Римма повернулась и ушла, и долго ещё слышала за спиной колыханье, тяжкие глухие вздохи и стоны сплочённой, переминающейся толпы.
Но не сидеть же, сложа руки, и ждать, когда, не приведи Бог, в местной газете появится некролог о грудном младенце. Нужно сделать следующее: сфотографировать детскую коляску на Дороге смерти, под колёсами авто. Послать в газету, идти в ГАИ (пускай составляют
Но не будешь же караулить мамочек с колясками, а после просить с риском для жизни позировать на дороге для удачного кадра. Римма пробежалась по соседям: у кого есть коляска.
В соседнем подъезде у молодых супругов Новиковых был новорождённый. Родители не пожалели для такого дела коляску-трансформер: небесно-голубую, украшенную весёлыми розовыми вставочками, накладными кармашками, висячими игрушками-погремушками.
Римма фотографировала вволю, в разных ракурсах: пусть у обывателей при виде детской коляски рядом с мчащимися машинами дрогнет сердце. Пусть, наконец, проснутся, оглянутся, встрепенутся!
Зоя принесла новость на хвосте. Сбрасывая плащик в прихожей, возбуждённо тараторила:
– Слышали, на Дороге смерти детскую коляску сбили, прямо в лепёшку сплющило?
– Ребёнка?!
– Коляску. Своими глазами видела: модная, голубенькая такая колясочка. Ребёнок, слава Богу, в последний момент вылетел. Закутанный был как чурбачок. Целёхонький, говорят, только испугался.
Римму обдало холодом, вдруг ослабли ноги.
– А коляска… Не с розовыми вставками?
– Не припомню, кажется, с розовыми. Ну да, точно, с розовыми! Модная такая, всякими фиговинками увешана. Да вы их знаете, Новиковых!
К вечеру в дверь громко, требовательно застучали. Потом нетерпеливо, грубо забарабанили кулаком, многими кулаками, ногами. Римма накинула куртку, вышла. Какие-то люди жёстко (не вырвешься!) подхватили её под руки, вывели во двор. В сумерках у подъезда колыхалась тёмная людская масса. Мелькали огни фонариков. Раздавались выкрики:
– Зачем коляску брала? Порчу хотела навести? Радуйся: навела, добилась своего! Разве можно фотосессии с коляской устраивать, хоть и пустой? Грех!
– Фоткала на камеру, а сама ситуацию заранее примеривала. Несчастье притягивала. Тёмную энергию. Вот и притянула. Чуть младенца на тот свет не отправила.
– Про неё давно слухи ходят, что этим делом занимается. Ворожбой. Чёрной магией. С нечистой силой знается.
– Да что на неё смотреть! Давай сюда ведьму!
Где-то в толпе плыла, мелькала и скрывалась знакомая маленькая головка с мышиным хвостиком. К Римме со всех сторон тянулись руки, растопыренные пальцы. Больно запутались в волосах, стащили Римму с крыльца в толпу, швырнули под ноги, под топочущие, пинающие каблуки.
– А-а-а, колдунья! А мы думаем, чего на дороге столько народу мрёт. Признавайся, твоих рук дело?!
– Вчера смотрю, – это возбуждённо и страстно говорила соседка, которую Римма столько раз привечала и поила чаем, – смотрю, Римма Васильна за угол завернула. Я вслед: она как сквозь землю провалилась. А
– Чего там рассусоливать! Тащите, сжечь её! Сже-е-ечь! – стоном неслось в толпе.
Римма, вырываясь, изо всех сил забарахталась, забила руками, замычала. Уронила настольную лампу, чуть не разбила. Листки с чертежами и эскизами разлетелись, рассыпались по всему полу. Она, не понимая, смотрела на эти листки, растерянно приглаживала встрёпанные волосы рукой. Никак не могла унять сердцебиение.
Господи, какое счастье, что это только сон! За окном под ветром шумит дерево, скрипит, царапает ветвями о стекло. Вот что она приняла за стоны и крики толпы.
Вошла Зоя, такая милая, уютная, домашняя! (Слава Богу, значит, и новость про сбитую коляску – тоже сон). Надевая передник, оглядываясь, строго заметила:
– Что это у вас тут по всей комнате натоптано, раскидано. Будто слон побывал.
– Слон в посудной лавке? – попробовала улыбнуться Римма. Улыбка вышла резиновая, робкая и заискивающая.
– Почему в посудной? – не поняла Зоя. – Просто слон.
На мониторе всё ещё висела фотография: целёхонькая, невинная розово-голубая коляска. Зоя проявила живой интерес к фотографии: «Ну-ка, ну-ка». С любопытством навалилась на спину Римме полной мягкой грудью.
– Это не Новиковых коляска? Не поверите: вот только на моих глазах машиной сбило, ужас. Точно она! Модная такая колясочка, голубенькая, с прибамбасами…
АНТОШКА И СПРУТ
Деревня Малафеевка, озябшая, сырая, раздавленная брюхатым ноябрьским небом, состояла из десятка изб: будто низку серых деревянных бусин рассыпали на холме. Безлюдная, тонувшая в грязи, она выглядела так, что всем самолетам российского МЧС, летящим с гуманитарной помощью в точки мировых катастроф, следовало немедленно развернуться и сменить курс на Малафеевку.
Лишь у единственной избушки с вывеской «рюмочная» клубилась жизнь. Пьяные с глазами кроликов выкрикивали вовсе не красивый латинский афоризм «in vino veritas», а совсем другое. Шустрая бабка, тащившая на коромысле ведра с водой, остановилась подивиться на лакированные джипы и яркий микроавтобус: как на залетевших жар-птиц, как на приземлившиеся в Малафеевке летающие тарелки.
– Ан-то-но-ва!
Антошка (мальчиковая стрижка, джинсы из «Детского мира», косолапые кроссовки) скомкала интервью с бабкой-водоноской. Побежала к автобусу, на ходу наговаривая на диктофон конец диалога (опять редакторша даст нагоняй: «Антонова, больше позитива. Освещай официоз, а не байки из склепа»).
Официальные лица из области: Главный, НеСамыйГлавный и Прямо СкажемНеБольноГлавные. На всех черные кашемировые пальто до пят, расстегнутые, чтобы были видны белые кашне и дорогие костюмы. Стрелки брюк надламываются над блестящими штиблетами. Время тяжелых драповых пальто и надвинутых на уши фетровых «пирожков» ушло в прошлое. Несмотря на сыплющуюся с неба крупку, все, подражая СамомуГлавному, без головных уборов, ветер ерошит модельные стрижки.