Хлябь: Путь в невесомости
Шрифт:
…Декан нашёл его на звук.
Киф орал, рассылая импульсы фаертона по разным направлениям и отступая вглубь темноты. Белые слепящие сгустки, несущееся от его рук, стремительными шаровыми молниями расчёркивали пространство. Но врагов декан не видел.
— Киф! — Десятник активизировал все боевые системы, вплоть до офицерского энертона.
— Справа! — крикнул Киф.
Декан перенёс внимание, включил сканирование — нет объектов! Ни для аппарата, ни для человеческого зрения. Киф ругнулся и двинулся навстречу, выдавая очереди по саркофагам,
— Их тут сотни, командир! — крикнул Киф, встав спина к спине. — Если бы Скир не предупредил — хана бы была! Скир, дружище, ещё с нами, он ещё нас помнит! А твари неупокоенные озверели — всех хотят с собой забрать! Слышишь, — всех! Я знаю! Знаю, почему! На заклание, слышишь? На заклание нас отдавали там, на Порше! И никого, слышишь? Никого не должно было оставаться в живых!
Декан молчаливо водил стволом энертона, оглядывая свободное пространство. Киф стрелял — он видел, в кого. Двигались слаженно, отступая из темноты на свет.
— Это всё Харон! Харон — сука! Он их на нас науськивает, я знаю! — рычал Киф, стреляя в темноту по мирно покачивающимся трупам. — Понимаешь, командир?!
— Да, Киф, — отозвался он и, опустив энертон, резко развернулся. Кулак вошёл под скулу солдата, вышибая сознание. Боец оплыл и рухнул на пол.
Опустив руки, декан стоял в темноте и прислушивался к тихому колыханию саркофагов. Почувствовав внезапное холодное дуновение, поднял глаза:
— Я готов говорить с вами. Выходите!
И первым вышел Скир.
Декан поднял взгляд от анализатора, на экране которого кодировались символы дневниковой записи:
— Я закончил, Харон. Вы можете войти.
— Благодарю. — Команда «Снегу», и квадрат ранее запертой двери индивидуального отсека отъехал в сторону.
— Руки, — лаконично напомнил декан.
Я откинул хламиду и развёл руки для сканирования. Убедившись в отсутствии боевого скафандра, десятник указал глазами на стул:
— Поговорим, Харон.
Я сел и неторопливо опустил капюшон. Получилось и торжественно и осторожно.
— Под Поршем положили три легиона, — начал декан. Глаза его спокойны, как виванское болото, знающее, что ты шагнул в топь, и пути обратно нет — ни для тебя, ни для него. — И это не ошибка. Это заказ Миссии. Бойня ради создания призраков. Саркофаги, в которые они помещены, не позволяют душам спать…
Он замолчал, давая мне возможность опровергнуть или подтвердить. Но я играю по иным правилам:
— Смерть погружает сознание в невесомость, где отсутствие ориентиров сводит его с ума и медленно убивает, — неторопливо начал я. — На Земле ориентиров много — дольмены, храмы, святые места, — а в космосе маяки есть только в ближайшей зоне. Души страдают. Сумасшествие чистого сознания подобно гниению живого тела — мучительно и страшно…
Декан сощурился,
— Армия призраков будет хорошим подспорьем Миссии! Ещё одно доказательства вашей необходимости! У Миссии настолько плохи дела с взносами на упокоение? Или зажрались?!
Я сложил руки на груди и, одобрительно качнув головой, продолжил:
— Без маяка страдающие души мечутся, не способные найти дорогу в иной мир. Для облегчения их участи существуют Хароны — люди-маяки, способные говорить с мёртвыми. Люди, перешагнувшие страх и боль, веру и сомнения, надежду и любовь. Вне религии и вне жизни. Корабль несёт тела, а Харон призывает души.
— Харон призывает души, — повторил декан и сжал кулаки, — и принуждает их к страшному! За провоз требуя оплату кровью живых!
— Обязанности Харона сложны и многолики, — я склонился, соглашаясь, — И потому на эту роль ведут строгий отбор среди одарённых воинов. Им предлагается испытание. Прошедшего увозят в святой дольмен, где он учится чувству гармонии и пониманию мира у предков. И, став просвещенным, новый Харон улетает на поиски страдальцев, чья вина лишь в том, что гордыня несёт человечество дальше от звезды к звезде.
Всё! Сказано довольно, чтоб разумному сделать вывод.
Декан открыл рот, но не заговорил. Сглотнул, затравленно оглядев каюту, наполняющуюся бесплотными фигурами, в беспокойстве пронзающими друг друга.
Я поднялся, торжественно оправляя хламиду:
— Декан «Барсов» Трипт Хар! Миссия призывает тебя для служения не живым и не мёртвым — человечеству! Служения надеждой и указующим перстом. Выбор за тобой!
Осознание заволокло туманом виванские болота. До сострадательной боли знакомое мне чувство понимания. Но декан ещё не способен до конца понять, что значит быть Хароном!
Тысяча глаз, видящих твоё нутро и днём, и ночью…
Лица друзей и товарищей, смотрящие с мольбой и ненавистью…
Вечность вне дома, вне собственной жизни, вне веры…
Декан тяжело поднялся с места. Рот скривился от сдержанного бешенства:
— Десять тысяч человек! Десять тысяч ради одного перевозчика!
Не только… Ещё есть Киф. Хароном ему не стать, но Пророк, несомненно, получится.
— В основе любой религии лежит смерть основателей, — отмёл я, — В основе любого Храма — кровь надеющихся. В основе святости — шаг через смерть. И Харон — святой, ведущий за собой души!
— Вы решили сделать себя Богами! Но вы — дьяволы!
Дуло лучёмёта вскидывается на уровень моего лба. Чёрная дыра антиреальности…
Но я помню, что лежит в основе святости.
— Ни богов, ни дьяволов нет! Есть живые и их трепет перед смертью! — распрямляюсь я. — И веру, способную победить людской страх, создаёт воля того, кто сам отринул его!
— Вы создаёте не веру, а религию на костях! — рычит декан.
Глаза цвета самого мучительного момента моего прошлого горят бешеным пламенем — зелёным, страшным.