Хлыст
Шрифт:
Практические предложения Бирюкова и Трегубова не оставляют сомнения в том, что идея сектантского «моста» между правительством и крестьянством содержала обдуманную программу действий, направленную на сближение правительства с сектантскими общинами, на получение последними частичной автономии и в целом на превращение русского сектантства в самостоятельный фактор политической жизни страны. Члены реально существовавших сектантских сельскохозяйственных общин (список их был приложен к Записке Бирюкова и Трегубова, но до нас, к сожалению, не дошел) должны были получить иммунитет от военной службы и от агитационных программ Наркомпроса, а также привилегии в области налогообложения. Вместе с тем, Записка Бирюкова и Трегубова не акцентировала ту идею, которая станет важнейшей в Воззвании Наркомзема — о предоставлении сектантам новых земель. Бирюков и Трегубов были озабочены сохранением реально существовавших сектантских и толстовских общин и той собственности, которая им принадлежала с дореволюционных времен. Бонч-Бруевич, их партнер и покровитель в Советском правительстве, готов был идти дальше. В ходе обсуждения этих предложений, занявшего около года, Наркомзем и Совнарком сделали следующий, революционный шаг: пообещали землю не только уже существовавшим сектантским общинам, но и тем, которые пока никак не «обнаружили себя». Понятно, что такое обещание на деле означало призыв к массовому формированию новых сектантских коммун.
Идя навстречу этим радикальным ожиданиям, Бирюков и Трегубов заново переработали свою Записку, новый ее вариант помечен 1 августа 1921 года [2336] . Авторы заявляли теперь свою лояльность с большей энергией: «как по мнению правительства, так и по нашему мнению, „коммуна“ есть совершеннейшая форма общественного устройства как в экономическом, так и в нравственном смысле, и „коммунист“ должен быть лучшим человеком во всех отношениях». Но намерения правительства и желания крестьянства все еще не совпадают. Как уничтожить их антагонизм?
2336
ОР РГБ, ф. 369, к. 377, ед. хр. 19.
Среди крестьян есть элемент, который готов идти навстречу коммунистическим стремлениям правительства, имея для этого психологическую предпосылку. Этот крестьянский элемент представляют прогрессивные группы сектантов-коммунистов, то есть сознательная, разумно-религиозная, коммунистически настроенная часть русского народа […] Имя им: духоборы, ново-израильтяне, свободные христиане, духовные христиане, всемирные братья и другие подобные течения […] Естественно предположить, что этот коммунистический элемент крестьянства станет мостом, соединяющим коммунистическое правительство с крестьянством, […] Живой пример из той же крестьянской среды может легко увлечь и инертную массу на новые коммунистические формы жизни.
Препятствия на этом пути имеют сугубо административный характер, считают теперь последователи Толстого. «Вследствие малоосведомленности представителей власти на местах очень часто возникают печальные недоразумения» [2337] . Новый вариант Записки Бирюкова и Трегубова содержал расширенное Заключение, содержащее, наряду с усилением прежней риторики, и некоторые прагматические аргументы:
всякий, кто знаком с миром сектантов, неизбежно приходит к выводу, что эта среда представляет повышенный культурный уровень по сравнению с рядовым крестьянством. Особенные черты, выгодно отличающие сектантов от остальных крестьян — это их честность, трезвость и трудолюбие. Как раз от недостатка этих качеств и страдает весь комплекс советского строительства. […] Мы не скрываем, что среди сектантов есть и такие небольшие группы, преимущественно анархического направления, которые отрицательно относятся к изложенной здесь и разделяемой огромной массой сектантства идее […] Но мы надеемся, что и они с течением времени также проникнутся этой идеей, если только Советская власть не будет их гнать за это, а постарается показать им возможность создания […] коммунистических форм жизни.
2337
Там же.
Бумаги Бирюкова и Трегубова были переработаны самим Бонч-Бруевичем; в его архиве хранятся как эти подготовительные документы, так и автограф окончательной версии Воззвания, написанный его рукой. О взглядах Бонч-Бруевича в это время дает представление его рукопись О современных сектантских группировках и о том новом, что произошло в этих массах за годы революции, подписанная 30 августа 1921 [2338] . Сектантов в России самое меньшее 6–7 миллионов, сообщает он здесь. Бонч-Бруевич рассказывает о секте бегунов, что их несколько миллионов (по дореволюционной статистике, их едва ли было несколько тысяч) и что они выражают желание сесть на землю и заняться коллективным трудом (то есть собираются отказаться от своего учения, которое требовало непрерывного передвижения как условия спасения). Но есть и негативные явления: на Урале, сетовал Бонч-Бруевич, были арестованы 30 раскольников-немоляк. Для объяснения текущих процессов Бонч-Бруевич противопоставлял две группы сектантов: хлыстов со всеми их ответвлениями (включая духоборов, скопцов, ‘Новый Израиль’, чемреков), с одной стороны, и протестантские секты, с другой стороны. Последних Бонч-Бруевич считал настроенными индивидуалистически и мелкобуржуазно; первые же, по его мнению, все имеют огромное значение для новой власти, и даже готовы ради нее носить оружие. Так, новоизраильтяне принимали участие в февральской революции, а во время гражданской войны помогали красным войскам.
2338
OP РГБ, ф. 369, к. 35, ед. хр. 29.
Новоизраильтяне, имевшие недавно свой всероссийский съезд, на котором присутствовало 300 представителей, твердо и неуклонно решили продолжать свой опыт строительства коммун, каковыми они уже живут во многих местах, и распространять его на всю территорию России, объединяясь в артели, в колхозы.
Закавказские духоборы, сообщает Бонч-Бруевич, уже образовали 23 коммуны общим числом 6 тысяч; они стремятся переселится в Донскую область, где к ним присоединятся духоборы из Канады. В Россию вот-вот, с первой же навигацией, вернутся сектанты-новоизраильтяне из Южной Америки, причем вместе со всем имуществом и сельхозтехникой. Трезвенники уже имеют организованные коммуны в обеих столицах. «Мы, сектанты, окажем Советской власти неоцененную услугу», — цитировал Бонч-Бруевич письмо «одного из выдающихся вождей сектантов Кавказа». Для управления всем этим надо создать особый отдел при Наркомземе, — писал Бонч-Бруевич, только что оставивший пост в Совнаркоме.
Над текстом Воззвания работал человек, который был профессиональным историком русского сектантства и профессиональным же мастером бюрократической переписки. Под пером Бонч-Бруевича список религиозных меньшинств, которые правительство предполагало охватить новыми привилегиями, расширился и разделился на два. Сначала были перечислены те секты и старообрядческие согласия, которые, по мнению Бонч-Бруевича, веками существовали в русском подполье и до сих пор из него не вышли, как-то:
корабли Старого Израиля и Людей Божиих (те, кого ранее ругали хлыстами), скопцы различных оттенков, мормоны и другие, а также из старообрядцев — крайние ответвления Спасова согласия, те, кого в просторечии называют нетовцами, бегунами, скрытниками и прочие тому подобные.
К ним, к этим потаенным миллионам, в первую очередь и было обращено «Добро пожаловать!» вместе со всей концепцией Воззвания. Правительство призывало их расконспирироваться, заявить о своем существовании и получить землю. Далее следовал еще более длинный перечень тех групп, которые, по сведениям Бонч-Бруевича, уже заявили о своем желании «всецело посвятить себя делу устройства общин, артелей, коллективных хозяйств, коммун и поселиться в Совхозах»:
духоборцы, молокане всех толков, начало века, иеговисты, новоизраильтяне различных течений, штундисты, меннониты, малеванцы, еноховцы, толстовцы, добролюбовцы, свободные христиане, трезвенники, подгорновцы, некоторая часть евангельских христиан и баптистов.
Череда сектонимов создавала ощущение массовости и загадочности явления. В этом ядро личной программы Бонч-Бруевича, главная его идея. Он разрабатывал ее в течение десятилетий своей деятельности историка-сектоведа, а потом пытался осуществлять, находясь у самой вершины власти. В глубинах России скрываются миллионы людей, готовых к иной, коммунистической жизни. Этим людям, какими бы странными именами они себя ни называли, надо только позволить выйти из подполья. Тогда они построят свой, давно задуманный ими, русский коммунизм.
Троцкий был ответственным за анти-религиозную пропаганду в Политбюро. С неожиданным увлечением он вошел в курс дел, поощряя новые расколы внутри православия и не симпатизируя старым. По собственным словам Троцкого, он руководил церковниками «в партийном порядке, т. е. негласно и неофициально» [2339] , и превратил это дело в арену партийной борьбы. Вопрос о сектах был, конечно, в центре тех глухих споров, предвестников генерального сражения. Не способный бороться с сектантской «стихией» на местах, Троцкий обрушился на нее там, где она была ему доступна — в литературе. Литература и революция Троцкого обвиняет писателей, среди прочего, в «полухлыстовской перспективе на события». Понятно, что литература интересует автора как язык для обсуждения внутрипартийных проблем. По Троцкому, все те «попутчики», что подошли «к революции с мужицкого исподу», теперь «должны испытывать тем большее разочарование, чем явственнее обнаруживается, что революция не радение» [2340] .
2339
Л. Троцкий. Моя жизнь. Москва: Панорама, 1991, 452.
2340
Л. Троцкий. Литература и революция. Москва: Политиздат, 1991, 68.