Хмара
Шрифт:
Лида удивленно воззрилась: не только Никифор, но и она не узнавала сегодня Анку. Положительно, с ней что-то происходит. — Что ж! Если ты сама хочешь — пожалуйста, — согласилась практичная Лида.
Томадил Орлов. Разлив пахнущую сивухой самогонку, провозгласил:
— Пьём, друзья, за Октябрь! Хай живе Радянська Батькивщина!
— До Октябрьской годовщины еще две недели, — заметила Зоя. — Седьмого ноября отметим.
— А я знаю, что будет со мной через две недели? Лучше заранее отметить, и душа успокоится, — сказал Орлов.
— Тогда, — заметила Лида язвительно, —
— А что ж! Идея.
После первого тоста разговор еще более оживился. За столом царила безыскусственная атмосфера, свойственная молодежным вечеринкам. Здесь не вино веселит, оно служит поводом для веселья.
Постепенно, как это бывает на всякой вечеринке, компания разбилась на группы.
— Станешь со временем пьяницей: ты пьешь не морщась, — выговаривала Лида Семену.
— …Здесь мы стоим, а здесь немцы, — водил Орлов пальцем по столу, поглядывая попеременно то на Анку, то на Зою, которые сидели по обе стороны от него. Зоя добросовестно вникала в стратегию, а Анка только делала вид, что слушает, на самом же деле все её внимание было приковано к Никифору.
— Как по-мордовски здравствуй? — спрашивала у Никифора Наташа.
— Шумбрат.
— Гм! — шевелила белесыми бровями Наташа, и на лбу у нее возникали и разглаживались крохотные складочки-морщинки. — Шумбрат — здравствуй! Я запомню. Звучное слово.
— На всех языках «здравствуй» звучит хорошо, — вмешался Орлов, видя, что вниманием его слушателей завладел Никифор.
— Не на всех языках оно есть, — заметила Зоя, — Немцы говорят «гутен таг», «гутен морген»-добрый день, доброе утро. И французы — так. Американцы вместо приветствия спрашивают «мак монэй?» — как делаешь деньги? А мы, приветствуя человека, желаем ему не только доброго утра, доброго вечера или побольше денег — мы желаем ему здоровья и долгих лет хорошей жизни. А ведь это самое большое, чего можно пожелать. Здравствуй! Это значит: будь здоров навсегда!
— Хай живе! Здорсвепьки булы, добри люды! — по-украински сказал Никифор, поднимая стакан.
— Шумбрат! — провозгласила Наташа. Все поднялись и сдвинули кружки.
Потом Анка взяла гитару и, сделав перебор, запела:
Каховка, Каховка! Родная винтовка! Горячая пуля, лети!Это была любимая песня Петра Сергеевича, отца Наташи.
Иркутск и Варшава, Орел и Каховка — Этапы большого пути, —подхватила Наташа.
Гордой романтикой далеких лет, пропахшей порохом юностью отцов веяло от этой песни. И чудились за ее бесхитростными словами истоптанные солдатскими сапогами дороги, скрип повозок, дым и грохот сражений. Нет, не в гражданскую, ставшую историей, войну, а сейчас, вот в эту минуту где-то на фронте объятым пожаром селом шла голубоглазая девушка в солдатской шинели.
…Как нас обнимала гроза. ТогдаВыше всех забирался, рвался из тесной горенки звенящий голос Лиды.
— Эта девушка из песни была, наверное, похожа на вас, — шепнул Никифор на ухо Наташе.
— Почему вы так думаете? — покраснела от удовольствия Наташа.
— Если я останусь жив, — сказал Никифор, не отвечая на вопрос, — то после войны приеду в гости. Можно?
— Конечно. Мы все будем рады.
— Я приеду к вам, Наташа, — проговорил он.
Наташа отвернулась, вспыхнув румянцем. С противоположного конца стола, не переставая перебирать струны гитары, за ними наблюдала Анка.
Должно быть, хмель придал Никифору смелость:
— Мне хочется, чтобы вы ждали меня, Наташа!.. — прошептал он.
— Можно до вас? — Анка, бросив гитару, подлетела и обняла за плечи Наташу. — О чем у вас разговор?
— Напрашиваюсь после войны в гости к Наташе, — ответил Никифор.
— Вот хорошо, если приедете, — затараторила Анка. — Остановиться можно у меня. Я вам свою комнату уступлю… Лучше всего приезжайте летом, когда яблоки поспеют. Правильно, Наташа?
Наташа кивнула.
— А в Мордовии, Митя, лучше, чем у нас? — спросила Анка. Она в упор смотрела на него бархатными глазами, которые были прикрыты густыми ресницами. Что-то таинственное и неизъяснимо привлекательное мерцало в глубине её зрачков. Щедро одарила Анку природа, чересчур щедро.
— На родине всегда лучше, — с легким вздохом сказал Никифор, поглядывая на Наташу. Она не могла сравниться со своей подругой по красоте, но для него была куда милей и дороже.
— А в Мордовии плавни есть? — продолжала допытываться Анка.
— Плавней нет, у нас леса, — ответил Никифор. — Леса с трех сторон Ширингуши окружают. Избы бревенчатые, а не мазаные хаты, как у вас. Речушка маленькая по лугу течет… С Днепром, конечно, не сравнить, но для меня она родная, самая лучшая из рек.
Анка задумчиво потупила глаза, больше она ни о чем не спрашивала.
21. ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО СТРАНИЧЕК
Сегодня мой день рождения. Стукнуло 19! А мне кажется, что я и не жила на белом свете. Годы, как ветры, проносятся мимо.
Уплатили налог по 50 руб. с каждого трудоспособного. Какой-то дополнительный налог, помимо всех других, он не имеет даже названия. На что налог — неизвестно.
На пристани работают пять девчат с нашей улицы и с Песчаной. Трое — комсомолки. Все мы хорошо знаем друг друга, поэтому не скрываем своих мыслей. Мечтаем о том, как будем встречать братьев, отцов. Поем советские песни. И каждое утро приветствуем друг друга частушкой: