Хмара
Шрифт:
Бежал Семен, энергична работая согнутыми в локтях руками. Вслед ему улюлюкали мальчишки, глазели женщины, прикладывая козырьком ладошки ко лбу. Семен не обращал на них внимания. Он следил за левой стороной улицы, где в конце концов должна же появиться калитка между двух деревьев…
И он нашел эту калитку.
К счастью, Наташа оказалась дома. Она выбежала на торопливый стук в дверь в галошах на босу ногу.
— Лущик арестована, — шумно переводя дыхание, проговорил Семен. — Ирина Веретенина её выдала. Полицаи на подводе Лущик везут. Возможно, к тебе заедут. Нюся крикнула:
— Махин об этом знает?
— Нет еще. Они едут к твоему дому, поэтому тебе первой сообщаю. Сейчас к Махину зайду.
— Обязательно зайди. Скажи, что Лущик за Ольговку забрали. Или Гришутку, может, послать?
— Я сам. Гришутку лучше к Лиде Беловой и Анке..
Наташа, высунувшись из дверей, громко позвала:
— Гришутка! А, Гришутка?
— Скорей! Скорей! — поторапливал Семён.
Накинуть пальто и платок, сунуть ноги в валенки было делом нескольких секунд. Одевшись, Наташа сказала матери:
— Мамочка, я у Самсоновых буду ночевать. Если полицаи придут, то скажи им, что уехала к родичам в Никополь.
Гришутка, игравший с ребятами на улице, вошел и спросил, зачем его звали. Наташа схватила братишку за плечи:
— Беги на Лиманную, скажи Анке и Лиде, что Лущик арестована за Ольговку. Запомнил? И еще Анке скажи, что я буду у Самсоновых, пусть зайдет. А после обеда сходишь к Махину, если он напишет записку, то принесешь мне. Ясно? — совсем, как Махин, спросила Наташа, глядя на братишку тревожно расширенными и серыми, как хмурое зимнее небо, глазами.
— Ясно, товарищ командир! — лихо отрапортовал Гришутка.
Наташа чмокнула его в лоб. Лихой связной поморщился: он терпеть не мог поцелуев.
— Давай, давай! — легонько подтолкнула его в спину Наташа. — Как можно скорей!
— Аллюр три креста! — крикнул Гришутка и вылетел во двор.
На разговор с Гришуткой ушло еще несколько секунд. Как ни коротки были эти секунды, однако время шло. Семен нервничал: вот-вот появится подвода с полицаями. Мать металась по кухне, собирая Наташе еду в узелок. Семен не стал ждать. Схватив Наташу за руку, потащил её из хаты.
Уйти огородами было соблазнительно, но рискованно: у всякого, кто их увидит, они неминуемо вызовут подозрение. Лучше идти улицей, хотя, на первый взгляд, это более опасно. Но там они ничем не будут отличаться от других прохожих.
Высунув из калитки голову, Семен посмотрел в одну и в другую стороны — подводы с полицаями не было.
— Пошли! — махнул он рукой.
Они торопливо зашагали к базару, потом свернули в ближний проулок.
Из другого проулка в это время на Сахарную улицу выезжала подвода, на которой сидели три полицая и женщина, закутанная в шаль, и кто-то, прикрытый рогожкой, лежал между ними.
Подвода остановилась напротив калитки, из которой только что вышли Наташа и Семен.
Ольговские полицаи, передав с рук на руки Раевскому арестованную Лущик, рассказали, как было дело.
В день, предшествующий появлению в Ольговке листовок, близкий родственник одного из полицаев порожняком ехал из Каменки домой. По дороге он подвез двух девчат, которые шли менять
— Вот энту захватили, — рассказывал старший полицай. — А другой, как ее… Печуриной — тут недалечко живет, — так той дома не оказалось. Пишите нам расписку на ту, что привезли, мы восвояси двинем. Ваши люди — и дело ваше. Да скажите спасибо: без нас еще год прогонялись бы за подпольщиками!..
— Не хвастай, дорогуша, — сказал Раевский с холодком высокомерия. — О подпольщиках мы и сами знаем все, что надо знать. И об этих девках знали. Только выжидали с арестом, чтобы выследить остальных, а вы нам все карты попутали. Без нашего согласия арестовали да голову к тому же пробили… Как теперь её допрашивать?! Не благодарить, а жаловаться на ваше самоуправство в комендатуру буду.
Полицаи сконфуженно стали оправдываться, что действовали они не по своей воле, а по приказу ольговского старосты. Потоптавшись еще пяток минут, наследив в сельуправе грязными сапожищами, они неприметно вышли во двор и уехали.
То, что сказал Раевский ольговским полицаям, было уверткой. На самом деле о подпольщиках он ничего не знал, и помощь ольговцев явилась как нельзя кстати. Мюльгаббе недвусмысленно дал ему понять, что если он, Раевский, «не сумейт ловить коммунистен», то ему, Раевскому, придется плохо.
Раевский ликовал. Наконец-то ниточка найдена! Правда, поймали пока одну сопливую девчонку, комсомолку, должно быть. Но он ухватится за эту ниточку и распутает весь клубок. В концлагерь он теперь не попадет уж во всяком случае! Раевский в радостном возбуждении потирал руки.
В последующие дни Раевский развил лихорадочную деятельность. Он приказал арестовать семьи Печуриной и Лущик, а в их хатах сделать засады. Самолично допрашивал арестованных, стараясь выведать имена других подпольщиков. С Нюсей Лущик у него ничего не вышло: она все еще не могла оправиться от удара прикладом, была бледна и при допросах теряла сознание. Тогда Раевский принялся за матерей Нюси и Наташи. Анна Ивановна, заливаясь слезами, упорно твердила, что её дочь неделю назад уехала к родственникам в Никополь. Ничего не удалось добиться и от матери Нюси — какая мать будет свидетельствовать против своего ребенка!
К вызванному на допрос Гришутке, полагая, что тот в чем-нибудь да проговорится по малолетству, Раевский подступился со сладенькой улыбочкой.
— Конфеты любишь? — спросил он и потрепал вихры мальчика. — Небось, давно не ел конфет? Я тебе могу дать целый кулек. Хочешь?
Гришутка безмолвно таращил на него голубые, как у сестры, глазенки.
— Тебя, мальчик, и твою маму по ошибке арестовали, — продолжал Раевский. — Сейчас я дам распоряжение, чтоб вас отпустили. А мы с тобой сходим за конфетами, они у меня дома. Согласен?