Хмара
Шрифт:
Однако на притрушенном снегом берегу сразу провалился в ил. Отчаянно дернувшись, неуклюжими прыжками выбрался из болота, оставив в грязи оба сапога.
В мокрых шерстяных носках он побежал в гору. Вслед ему хлопали выстрелы. Совсем близко, казалось, у самой головы, высвистывали пули. Здесь, на Мамай-горе, летом находился его баштан — Никифор знал тут каждый овражек. И ему нетрудно было в этой местности сбить с толку погоню. Но, главное, помогла спасительная темнота.
Прасковья Наумовна, встав поутру, увидела на столе нетронутую кружку молока, прикрытую краюхой хлеба, и миску холодной картошки — ужин
К полудню стало известно, что в минувшую ночь арестовано около двадцати человек, и все молодые — хлопцы и девчата. Из пожилых взяли только Дарью Даниловну Козлову, причем рассказывали, что нашли у нее не то на чердаке, не то в печке радиоприемник и пачку листовок, которые она не успела разбросать. Говорили, что арестованные состояли в подпольной организации со знакомым всем жителям названием ДОП, — этими тремя буквами подписывались листовки, появлявшиеся в Знаменке и окрестных селах.
Нина и Катя Баклажовы сбегали к сельуправе, где у ворот толпились родственники, добиваясь свиданий, и узнали, что из доповцев, проживавших на алексеевском конце, кроме Дарьи Даниловны забрали Семена Берова, Петю Орлова, Елену Маслову, Килю Тяжлову, Ларису Глущенко. Остальные арестованные, насколько знали Нина и Катя, никакого отношения к ДОПу не имели. Родственники передавали друг другу подробности арестов, вздыхали, плакали.
Тут же, на глазах у Нины и Кати, во двор сельуправы въехала телега: на ней между полицаями сидела Анка Стрельцова. Её красивое, всегда горевшее здоровым румянцем лицо сейчас было бледно и заплаканно. С упорством отчаяния она цеплялась взглядом за людей, мимо которых двигалась телега, будто ждала от них помощи.
Все это произвело на сестер Баклажовых такое гнетущее впечатление, что они не выдержали, горько заплакали. И многие плакали в ту минуту, когда массивные ворота под кирпичной аркой закрывались за телегой. До последнего мгновения Анка продолжала смотреть в толпу, не то прощаясь, не то выискивая кого-то взглядом.
Анку втолкнули в кладовую, за спиной ржаво загремел железный засов, и ее облепила душная темнота. В первое мгновение ей показалось, что тут нет никого: такая была глухая тишина, будто в склепе. Девушка шарахнулась назад, к закрывшейся двери, потому что темнота и безмолвие пугали, напоминая о могиле. Что-то холодное коснулось ее ноги; почудилось, чьи-то длинные липкие пальцы тянутся к ней из темноты… Анка дико вскрикнула и без чувств рухнула на пол.
Очнулась на соломенной подстилке. Под головой лежало какое-то тряпье, губ касалось горлышко бутылки, слышался негромкий голос:
— А ты попей, попей, милата. Сглотни водички-то, оно полегшает.
На лбу у Анки лежал мокрый носовой платок, от него скатывались к ушам холодные капли. Анка сделала несколько глотков из бутылки и окончательно пришла в себя.
— Спасибо, — поблагодарила слабым голосом и, сняв со лба мокрый платок, поднялась на локте и осмотрелась. Глаза привыкли, и теперь темнота не казалась такой непроницаемо-густой, как вначале. Свет проникал через отверстие внизу двери, и можно было разглядеть, что камера битком набита женщинами всех возрастов. Они сидели и стояли, и было непонятно, хватит ли места, когда ночью все захотят лечь. Анка перевела взгляд,
— Спасибо, — еще раз поблагодарила Анка. Женщина благодушно отозвалась:
— Не за что, красавица. Слава богу, очунела. Перепужала ты нас. Как крикнешь не своим голосом да как шибанет тебя оммороком — мы и переполошились. А страху у нас никакого нет! — добавила она утешительно. — Посидишь недельку-другую и выпустят тебя на волюшку. За неуплату налога забрали.
— Её тоже за неуплату, — ответил за Анку девичий голос. Тут Анка увидела, что около нее сидят Лена Маслова и Киля Тяжлова, рядом с ними примостилась еще одна незнакомая Анке девушка с простоватым веснушчатым лицом.
— Девчонки! Боже ж ты мой! — кинулась к ним она. Радость Анки, увидевшей, что не она одна попала в беду, была немножко эгоистичной, но понятной в ее положении.
Девушки уединились в уголке.
— Знакомься: Поля Чекмарева, — шепнула Киля. — Мы в одной группе были.
Анка и Поля молча подали друг другу руки.
— О вас я много слышала, вы участвовали в операции «Днепр» и «Знамя», я так рада познакомиться, — сказала Поля.
Наивное восхищение младшей по возрасту девушки подбодрило Анку лучше, чем утешение и соболезнования. Она оживилась, её жертвенное настроение, если не исчезло, то в значительной мере растворилось в ощущении общности судеб.
— Я думаю, — заявила подругам Киля Тяжлова, — нам надо отказываться от всего. Вместе с нами много девчат и хлопцев позабирали. Среди них есть кандидаты в ДОП, да о ДОПе они ровным счетом ничегошеньки не ведают. Они отказываются, и мы будем отказываться — и шито-крыто. Как?
Анка тоном старшего, более опытного человека (тон этот непроизвольно пришел к ней после восхищенных слов Поли Чекмаревой) сказала, что она поддерживает предложение. Судя по всему, полицаи толком об организации не знают, а хватают всех, кто покажется им подозрительным.
— Ничего, девчата! — неуверенно бодрым голосом сказала Анка. — Все обойдется, как нельзя лучше. Вот увидите!
Убеждала она главным образом себя, а не подруг.
В этот же день девушки узнали, кого из ребят арестовали. Увидели они друг друга неожиданно. Трижды в сутки женщин группами по пять человек водили в уборную в углу двора. Полицаи с винтовками наперевес прохаживались у забора и вдоль тропинки. Киля, шедшая последней, услышала вдруг легкий стук в подвальное окошко и, обернувшись, увидела улыбающееся лицо Берова. На обратном пути девушки, предупрежденные Килей, обнаружили в подвальном окне сразу три улыбающиеся физиономии: Берова, Орлова и Шурова, бывшего механика овощесушильного завода, недавно вступившего в ДОП.
Лена Маслова задорно высунула им язык, а потом двумя пальцами сделала жест, будто отрезает его, как ножницами. Это означало: молчим, как немые. Киля подняла кверху большой палец: все хорошо, мол, духом не падаем. Анка постаралась улыбнуться самой очаровательной из своих улыбок.
Ночь девушки провели, дрожа от холода на тощей соломенной подстилке, тесно прижавшись друг к другу. Все в камере лежали на боку, повернувшись в одну сторону, чтобы занимать как можно меньше места. Если б кто вздумал лечь на спину, то это удалось бы одной, ну двум, и то при условии, что остальные еще более сожмутся.