Хмель-злодей
Шрифт:
— Да, понимаю, батька.
— Кроме того, он может стать объединяющим центром для тех гарнизонов польских, которые ещё не сдались нам, и этим усилиться.
— И это понятно, — Кривонос пригладил редкие волосы на голове.
— У тебя сейчас пятьдесят тысяч человек, да по дороге ещё холопы присоединятся, и я дам тебе несколько казацких полков. Надо заставить князя Вишневецкого отступить в Польшу, если, конечно, разбить его не удастся.
Богдан знал, что очень трудно уничтожить малочисленное, но крепкое и сильное войско князя Вишневецкого.
— Сделаем батька.
— Ну, а подарком тебе будет Полонное, там ляхов две тысячи, а евреев тысяч двенадцать, да богатств немеряно.
— То добре, батька.
Богдан даже не ожидал такой покладистости от самолюбивого Кривоноса, но, видимо, здесь их интересы совпали.
До леса, где укрывались люди Давида, ехали вместе. По дороге почти не разговаривали, да и о чём было говорить. У Михаила и Давида было на уме одно: сейчас они расстанутся, каждый пойдёт своей дорогой, но опять их пути могут пересечься в бою, и они будут убивать друг друга. Но разве они враги?
— Ты куда сейчас? — нарушил молчание Михаил.
— В Полонное, туда стекаются все беженцы, — и добавил, немного погодя, — туда, думаю, и казаки направятся.
— А зачем ты всё время лезешь в самое пекло? Ну, сидел бы в лесу или у Леси на хуторе.
Давид прикрыл глаза, обдумывая ответ, может быть, пытаясь понять его чётко и для себя тоже, а потом сказал:
— Видишь ли, в древности наши еврейские воины считались одними из лучших, их даже другие государства нанимали. И военачальники были самыми способными. Но десятилетия сытой и спокойной жизни среди панов заставили расслабиться. Евреи забыли, что это такое — держать в руках оружие и сражаться. Они достигли больших высот в знаниях и мудрости, они учат Писание и молятся, но защищать себя разучились. Или идут на смерть, как на заклание, — он сделал паузу, — вот я и хочу разбудить в евреях дух древних воинов, способных постоять за себя.
— Но что-то пока это слабо удаётся, — скептически протянул Михаил.
— Да, пока это не удаётся, но я верю, что евреи будут иметь свою сильную армию и своё государство.
— Дай Бог, это достойная цель, только жизни твоей вряд ли хватит, да и прервать её могут раньше положенного срока.
— Каждому свой срок отпущен.
Впереди показалась развилка дорог. Лошади остановились.
Михаил протянул руку Давиду:
— Спасибо тебе. За Сашку и за меня.
— И тебе спасибо, у меня такое чувство, что мы с тобой ненадолго расстаёмся.
— Я рад, что встретил тебя.
Почти одновременно они тронули коней и разъехались.
Михаил догнал своих казаков в миле от Полонного.
— Рабби, я хочу обратиться к вам с просьбой.
— Слушаю, сын мой.
— Город сильно укреплён двойной стеной, окружён водяным рвом, при должной стойкости его защитников и разумности действий военачальников взять его неприятелю не удастся.
Давид замолчал на минуту, давая возможность рабби Самсону осмыслить сказанное, хотя тот наверняка знал об этом. Рабби Самсон нарушил молчание первым:
— Отрадно то, что ты говоришь, но в чём состоит твоя просьба?
— С одной из сторон крепости к ней примыкают два поселения православных людей, которые плохо относятся к евреям. И как раз с этой стороны польские паны поставили своих служивых людей из личной охраны-гайдуков. Но эти люди тоже из православных, и в любой момент могут изменить своим хозяевам и перейти на сторону восставших.
— Так что же ты предлагаешь?
— Паны не хотят рисковать своими головами и поставили на это самое опасное место гайдуков, но это риск ещё более сильный. Я прошу вас переговорить с панами и позволить мне вместе с моими людьми занять эту позицию.
— Ты ещё молод, сын мой, и не имеешь великого опыта в военном деле. Зачем я буду им предлагать то, в чём они разбираются значительно лучше меня?
— Но, рабби, это очевидно каждому, кто хоть немножко в этом понимает.
— На польских жолнеров у нас вся надежда, а не на твоих немногочисленных воинов. Я не хочу сказать о них ничего плохого, но они не в силах защитить город.
— Мы сможем защитить город, если нам дадут такую возможность. Среди евреев много разбирающихся в военном деле.
— Коли суждено нам умереть, то умрём все до единого за святость имени Всевышнего.
— Я не готов идти на заклание и не думаю, что это нужно Всевышнему.
Раввин осуждающе посмотрел на Давида.
— Иди, сын мой, и молись, судьба наша в Его руках.
С тяжёлым сердцем вышел Давид от духовного руководителя общины рабби Самсона.
Большой учёный и мудрый каббалист не верил в силу еврейского вооружённого сопротивления, а уповал лишь на Бога. Он проповедовал в местной синагоге и увещевал народ покаяться в отвращение несчастья. Покаяние такое было учинено, но оно не помогло. Когда казаки и татары осадили город, рабби Самсон вошёл вместе с набожными иудеями в синагогу. Их было триста человек. Одетые в саваны и талесы, они погрузились в глубокую молитву. Бия поклоны Господу молились беспрерывно до тех пор, пока враги не вошли в город. И в этой самой синагоге все до одного были зверски убиты.
Вскоре казаки захватили два селения, непосредственно примыкающих к городской стене, и его жители немедленно присоединились к восставшим, помогая им штурмовать стены. Обороняющиеся стреляли со стен и попытки овладеть позициями защитников были тщетны.
Тогда казаки обратились к гайдукам, защищавшим стены крепости в этом месте с такими словами:
«Ведь мы братья, зачем же помогаете панам воевать с нами; разве вам не лучше было бы служить нам, чем прислуживать иноплеменникам?».
Гайдуки, набранные из крепостных крестьян, услышав эти слова, взбунтовались и повернули своё оружие против поляков. Они помогли штурмующим приставить лестницы к стенам крепости, по которым немедленно взобрались казаки. В мгновение ока были открыты ворота, и десятки тысяч казаков, холопов и татар с обнажёнными саблями ворвались в город и принялись убивать евреев. Давид и его люди были смяты беснующейся толпой. Поляки, видя, что город уже захвачен, вскакивали на коней и бежали через запасные ворота, к которым казаки ещё не пробились. Давид, понимая, что сейчас все они будут уничтожены, тоже принял решение бежать. Он посадил своих людей на коней, частью имеющихся, частью отобранных у казаков. Они прорвались, потеряв несколько человек, сквозь толпу холопов и ускакали вслед за поляками.
Евреи же остались в захваченном городе.
Они «погибли смертью мучеников за святость имени от различных жесточайших и тяжких способов убиения. Женщин и девушек насиловали; овладевали женщинами на глазах их мужей, девушек и красивых женщин брали в служанки и поварихи, а иных в жены и наложницы. А многих татары увели в плен». [10]
И было убито в этом городе десять тысяч человек.
Две тысячи евреев ещё до начала штурма вышли ночью из города. Они знали, что татары, в отличие от казаков, не убивают мирных и безоружных людей. Они рассудили между собой так: «Если мы будем ждать, пока казаки и холопы ворвутся в город, они нас уничтожат или заставят — от чего храни, Господь, — изменить вере. Пойдём-ка мы лучше в стан татар и отдадимся в плен; мы знаем, что наши братья, сыны Израиля, в Константинополе и других общинах Турции очень милосердны, и они выкупят нас из плена». Так они и поступили — мужчины, женщины, дети пошли к татарам. Среди них находился знаменитый кантор с необыкновенно высоким и чистым голосом — рабби Гирш. И когда люди эти подошли к татарскому стану, кантор стал громко петь заупокойную молитву по убиенным братьям из дома Израиля, и весь народ вслед за ним разразился великим плачем.
10
Натан Ганновер «Пучина бездонная».