Хочу быть богатой и знаменитой
Шрифт:
— И что потом?
— А потом нас батюшка привел в малюсенький домик, велел надеть в какие-то длинные белые рубахи, выдал платки и повел в старую деревянную церковь и окрестил. Покормил, с собою выдал краюху хлеба, в белом платке завязанную, и мы куда-то пошли после его благословения.
Наташа глубоко вздохнула и медленно выдохнула:
— Странно все, правда? Идут в современном мире по дороге, две девушки в длинных до пят рубахах, в куртках с чужого плеча, с узелком. Идут, взявшись за руки, по ноябрьскому холоду босиком и ни один человек
Из Наташиных глаз снова полились слезы. Женя сидел и не знал что сказать. Видел перед собою хрупкую, девочку-женщину, уже не рассуждал, где правда, где ложь, больше не сомневался в ее словах, потому, что наблюдал, как она рассказывала-проживала это снова. Знал, все, что она рассказала, как любят говорить юристы: имеет место быть. Для него задача была предельно ясна: защитить, не допустить, чтобы что-то подобное произошло с ней или с кем-то другим. Хочешь-не хочешь, а придется эту историю распутывать. Вот только как? Этого пока не придумал.
Сорвал пожелтевшую травинку, что высунулась между брусками скамейки:
— А Рощиной Натальей Михайловной как ты стала?
Подал ей еще одну салфетку. Она вытерла носик, вздохнула:
— К вечеру добрели мы с Лерой до какой-то деревни. На окраине стоит больничка. Такой барак, выкрашенный когда-то до революции в зеленый цвет. Я уже тогда поняла, что мы основательно простыли. У Лерки начинался жар, она всю жизнь при высокой температуре бредила. А меня на бред никогда не выводило. Так, вялое безвольное существование овоща, дня на три-четыре. Вот мы и ввалились в эту больничку.
Наташа рассказывала свою страшную историю дальше.
А за скамейкой сидел Белояров-старший. Сидел на пеньке и не мог поверить ее словам. Ему казалось все рассказанное выдумкой, которую преподнесла доверчивому мужику умная и хитрая лиса. Она станет давить на жалость, он возьмет ее в жены и все — пиши — пропало. Казну придется делить. Но дальше этот сюжет в его голове почему-то продолжения не нашел. Ну, захомутает и что? Какие доходы у того? Что с него взять? Половину трешки в стандартной высотке? Тогда почему она до сих пор не нашла себе такого лоха?
А если все то, что она рассказала — это правда? То ее должны искать. Она угроза репутации и благополучия той, что проводила с ними непонятные медицинские манипуляции. Нет, не так. Если «мама» найдет свою дочь или дочерей, то теперь будет в сто раз умнее, она же врач. Неужели не найдет способов убедить общественность в болезни своих «ненаглядных дочурок»? Найдет. Что их ждет? Опять те же палаты, только до недалекого конца их жизни.
Женя Извеков просчитал развитие ситуации по тому же сценарию раз в десять быстрее и давно уже строил план по выяснению всей этой истории.
Наташа рассказывала, рассказывала, а мужчин пробирал холод. Ведь с этими двумя, по сути, детьми, могло случиться все, что угодно! Как они избежали опасности?! Как двух хрупких, золотоволосых, пусть грязных,
ГЛАВА 24
А женщина стояла у окна и твердила:
— Хочу быть богатой и знаменитой! Хочу…!!! Хочу!!!
В кабинете начмеда собрались доктора.
— Каково ее состояние?
— Вполне удовлетворительное. Организм удивлен отсутствием агрессора и пока молчит.
— Что в капсулах?
— Вирусологи говорят — материал вирусов и бактерий разных видов и модификаций. Капсулы длиной двадцать сантиметров, разделены на множество секций. Первая пустая. Они должны открываться по какому-то принципу. Сначала одна, потом другая или все вместе или какими-то группами. Механизм, как и материал самих капсул, нам не известен, народ работает. А культуры мы опознали — наши дорогие коллеги из-за бугра видно подарок кому-то сделали.
— Почему она не погибла?
— А потому она не погибла, что иммунная система окружила эти две колбы смерти видоизмененными клетками, создав мощный заградительный барьер, этим сейчас Рохнович занимается.
— Ребята, дело принимает какой-то жуткий оборот.
Молчание затопило кабинет. Все присутствующие прекрасно осознавали, что среди людей ходила бомба, фаршированная биологическим оружием, и об этом даже не подозревала. У всех возникал вопрос, но никто не хотел его озвучивать, да и не время рефлексировать, надо заниматься текущими проблемами эффективно и по возможности быстро.
— Что станем делать дальше?
Лукин выдохнул:
— Мы — лечить.
Начмед проворчал:
— А кто-то звезды на одно место собирать, не подумайте, что на погоны или на грудь!
Все заулыбались, это как-то разрядило обстановку. Хозяин кабинета стукнул ладошкой по столу:
— Так, товарищи военврачи, а теперь все идем писать. Шарафутдинов — ударение на второй слог! ПисАть! Тоже мне, циники доморощенные!
Мужской хохот загрохотал в небольшом кабинете.
— Просто невоспитанные мальчишки. Наказать их дежурствами в инфекционном отделении! — Седовласые военврачи потешались над двумя молодыми лейтенантами, которые старались выглядеть солидно, чем вызывали дружеское подтрунивание среди коллег.
— Все что сделали, видели, слышали — описать. ОписАть — Шарафутдинов! Это первое. На других листочках, слышишь, Василий Степанович, на других! На новых и чистых!
Он оглядел всех строгим взглядом:
— Второе: напишите мне о своих прогнозах по Вороновой. Все. Спасибо! Все свободны! Лукин — останься.
Алексей Давидович Лоор листал телефонный справочник, оттягивая время звонка в соответствующую контору, и косо поглядывал на своего друга. Лукин сидел, крутил в руках карандаш.