Хочу с тобой
Шрифт:
— Блин, Варя звонит! Как не вовремя! Отвечу, а то мало ли что.
Отхожу на безопасное расстояние. Данил закуривает.
Через пять минут мы молча идем к машине. Я так ничего ему и не ответила, но недовольным он не выглядит. Напротив, улыбается, рассказывает что-то про местные достопримечательности.
Следующий день кажется бесконечным! Разговор на лавочке будто изменил всё, и мой смелый Колхозник перестал быть предметом для насмешек. Как только он дал понять, что я ему нравлюсь, я совсем с толку сбилась. Лет с тринадцати меня постоянно
Данил же... Как описать то, что я ощущаю рядом с ним? Дышать трудно. Сердечко колотится так, что пальцы покалывает. Нервы натянуты. Я постоянно думаю о наших поцелуях, о сексе. Каждый взгляд Данила, каждое слово истолковываю по-разному.
Еще одни сутки проходят в том же ключе. Я даже с сестрой особо не болтаю, потому что все мысли вокруг Данила крутятся, его честного желания встречаться. Его прямых взглядов, воспоминаний о близости со мной, которые почти осязаемы. Его железной выдержки, благодаря которой он не проронил больше ни слова о своем предложении.
О выдержке, которая в конце пятого дня пути треснула по швам.
Я в номере своем была, спать уже собиралась. После душа на кровати сидела, на кнопки пульта тыкала — листала каналы, выбирая что посмотреть.
В дверь постучались.
Я телефон сразу взяла, номер Данила набрала. Мало ли, вдруг это кто опасный, мы в придорожном отеле. Если даже Данил занят, он дозвон увидит и придет посмотреть, что случилось. Всегда так делает.
Например, если по трассе едем уже поздно, даже в туалет меня провожает уличный, стоит ждет у входа, беспокоится.
Я на цыпочках к двери подошла и открыла.
Колхозник стоял на пороге. Волосы влажные после душа, свежая рубашка, джинсы. На ногах тапочки. От него приятно пахло шампунем. Он смотрел на меня, сжимая два бокала и бутылку вина.
— Не спится, — сказал, улыбнувшись. — Посмотрим фильм?
И мое, словно сорвавшееся с привязи сердце пустилось вскачь!
Глава 41
Данил спит, а я ни свет ни заря глаза открыла и маюсь.
Новости почитала, с сестрой пообщалась — настроение испортилось, буквально в ноль упало. Отчим с мамой постоянно ругаются, Варя из дома уходит и часами сидит на лавочке с Яшкой, лишь бы скандалы не слушать. Ничего нового.
Старый пес сестру охранять пытается, милый такой. Самое лучшее, что было в доме Хоментовского.
Варя фотографию Яшки прислала, я и расплакалась. Это нестабильное состояние начинает на нервы действовать, не помню, чтобы раньше была нюней. Не хватает мне сестры, Яшки, мамы. Даже по воскресным походам в церковь тоскую. Сейчас всё не так, всё иначе.
Что ж. Если поднажмем, ближе к ночи въедем в Омск. Непросто всё это, непросто.
Некоторое время я сижу в ванной, а потом возвращаюсь в номер, забираюсь в кресло. Решаю немного подкраситься, а то бледная. Скоро Данил проснется, придется ехать дальше.
Неначатая бутылка вина
Я смотрю на его расслабленное лицо, и холодок по коже прокатывается, клянусь. Удивительно. Такая сильная реакция на другого человека. Просто смотришь на него, а внутри всё трепещет, во рту пересыхает. Или наоборот, столько слюны, словно съесть его хочется. Всего хочется. Близко-близко. Прижаться, раствориться, расслабиться.
Данил целовал меня вчера иначе. Не жадно хватал, словно дорвавшийся до добычи голодный зверь. Он был почти нежным. Насколько это только возможно для мужчины его склада.
Он целовал меня с языком. В его объятиях было хорошо. Забывалось обо всём на свете. Как и всегда с ним, в общем-то.
Данил хотел сильно, — я заметила твердость в паху — но не спешил. Я была не просто девочкой, с которой он проводит время. Я была для него... особенной? Той, которую нужно пробовать не спеша. Той, которую страшно испугать.
Мне вдруг показалось, что мы строим нечто хрупкое. Настолько прекрасное, но при этом невесомое, что резкого выдоха хватит, чтобы разрушить.
Я отстранилась. Он встал и пошел в душ. Когда же я, освежившись следом, вернулась в комнату, Данил спал, отвернувшись к стенке. Десять-двенадцать часов за рулем, конечно, выматывают, тут ничего не скажешь.
Я укрыла его одеялом. Потом подлезла под бочок, но мужчина мечты вновь превратился в противного Колхозника. Отстранил меня и велел не трогать попусту. «Попусту», ха!
После чего отрубился.
И вот я сижу в этом обшарпанном синем кресле дешевого, но чистого номера, чувствую раздрай в душе и страх от размытости будущего. Смотрю на своего спутника и улыбаюсь. Луч света пробивается в щель между плотными шторами. От нечего делать, я ловлю его зеркальцем и пускаю солнечного зайчика.
Сначала по стенам, затем по кровати. По одеялу. Направляю на сомкнутые губы Данила, которые вчера целовала, лизала, прикусывала. На его небритые щеки, на закрытые глаза.
Даня морщится! Я улыбаюсь и отвожу зеркальце. Затем навожу снова. И снова. Пока он не просыпается.
Присаживается на кровати, смотрит на меня сонно.
— Всё будет хорошо? — спрашиваю я.
— Конечно, — отвечает, не растерявшись.
Я спрыгиваю с кресла и галопом несусь к нему. Забираюсь на колени, обнимаю и целую в щеки. В ответ он обнимает меня крепко-крепко.
Не представляю, как бы со всем этим справилась одна! Просто не представляю!
В Омск мы приезжаем совсем поздно. Много раз останавливаемся в дороге: Данилу названивает начальство с хутора. Каждый раз он выходит из машины и подолгу разговаривает, иногда на повышенных тонах. Как бы не уволил его Новый Кулак за это приключение! Тем более на хозяйской машине.