Хочу тебя любить
Шрифт:
– У кого уже целых шесть зубиков, а? У кого? – восклицаю высоким дурашливым тоном.
И малышка, демонстрируя те самые зубы, заливисто хохочет. На этот звук невозможно не реагировать, и мы с Киром, не сговариваясь, смеемся.
– Она такая красивая! – восторгаюсь не первый раз. – Такая забавная! Я так ее люблю! – аж голос на эмоциях дрожит. Прижимаюсь лицом к Бойкиному плечу, чтобы унять излишнее волнение. – Просто нереально.
– Очень даже реально, – заключает муж. – Наша же.
– Ага, – киваю усиленно. И вскидываю к нему взгляд. –
Наклоняясь, целует меня в нос. Я следом губы подставляю. Пару крепких поцелуев, и Бойка спрашивает:
– Ты как? Не устала?
– Неа, – мотаю головой. – Мне хорошо! А тебе?
Заглядывая в глаза, стискиваю его ладонь до тех пор, пока не ощущаю ответное пожатие.
– И мне, киса. Зашибись!
А вот Нюте вскоре надоедает сидеть. Проявляя недовольство, вытягивает руки и громко требует: «Най, най, най…». И Бойка, конечно же, исполняет ее желание – берет на руки. Коляска остается в стороне, пока они, под исполняемый Киром рэпчик, рассекают по берегу. Маты он, безусловно, мастерски заменяет более приемлемыми словами. Но даже так звучит и выглядит, как хулиган.
– Бойка, – смеюсь с ними. – Ты неисправим!
– Снимаешь?
– Снимаю, конечно! И знаешь… Я тут вспомнила, как ты заставил меня петь на камеру гимн.
– Центурион!
– Давай, давай! Я уверена, у тебя еще круче получится!
– Зараза, – выдыхает беззлобно.
Не снимая капюшона, выдает с Нютой на руках новую рокерскую версию.
Грубоватый, самоуверенный и наглый, но такой родной. Самый лучший! Самый смелый! Самый сильный!
– БРА-ВО! – кричу я.
А со стороны свистом поддерживают незнакомые нам люди.
Это и правда выглядит впечатляюще. Настолько, что дух захватывает. Большой, красивый парень с милой малышкой на руках валит наповал своей мощной энергетикой. Когда-нибудь, как предсказывает Курочкин, он станет легендой. Я в это тоже верю. Хотя для меня лично он уже легенда. Мой Бойка.
Мой номер один.
Мой.
Эпилог
– Эй-ей, киса, – окликаю, скидывая в рассветных лучах всю серьезность. – Пс-с… Родна-а-я-я-я, – последнее уже нараспев тяну. Ухмыляюсь еще до того, как жена оборачивается. Встряхивая белье, она сурово прищуривается. Знаю, чем обязан. Расправив плечи, спешу развеять тучи. – Киса по имени Варя, – приговариваю, шагая вниз по ступенькам. Пока пересекаю двор, жена отворачивается. Закидывает пеленку на веревку, а у меня за грудиной скручивает самое важное. Так надо. И это по кайфу, сейчас понимаю. – Кис-киса родная, – продолжаю, не теряя оптимизма. Да я просто счастлив, и подавлять это не приучен. – Киса Центурион.
Обожаю эту ее необъяснимую манечку – сушить белье на улице. С тех пор, как в дом переехали, только так и делает. А меня прет подлавливать ее между рядами мокрых тряпок. Сегодня Варя еще и с самого утра в купальнике.
– Бойка, – выдыхает, когда прижимаюсь сзади.
На мне майки нет. Проснулся, только шорты натянул. Сходу голой кожей соприкасаемся.
– Бойка, да. Да, – подтверждаю я. Касаясь губами шеи, еще не целую. Впитываю. – Киса Бойка.
– Кир…
Целую нежную кожу. Быстро, влажно и жадно.
– Ш-ш-ша… Соскучился, родная.
Вздыхает шумно. Сдается.
– И я, – оборачиваясь, обнимает. Не первый раз, конечно. Но какой же благодатью обволакивает. Заливает теплом похлеще июльского солнца. – Но все равно сержусь. Работать ночью нельзя. Ночью нужно спать! Вот сколько ты сейчас отдыхал? Два часа? Или полтора?
– Базару нет, нельзя, – весь ответ.
Дальше целую. Глубоко не дает. Коротко урываю и снова в глаза смотрю.
– Соглашаешься? – точит упрямо Варя.
– Соглашаюсь.
– Ага, а завтра снова будешь сидеть до четырех.
– Завтра – нет. Важный проект был сегодня. Закончил.
– Да у тебя через день важный… – вспылив, повышает голос.
– Тихо. Малых разбудишь, – киваю на распахнутые балконные двери на втором этаже.
Знаю, что сработает. Бессовестно пользуюсь. Когда Варя замолкает, прижимаюсь плотнее. Гонимое легким ветерком белье освежающе хлещет по спине. В ноздри проникает знакомый запах ополаскивателя. Он за годы тоже стал ассоциироваться с домом. С Варей. С детьми.
– Где там твоя любовь? – хриплю на пониженных. – Доставай.
Она вздыхает. Крайне чувственно. Меня сходу разит током. По спине рассыпается дрожь.
– Достала, Бойка…
Тогда уже целую нормально. Сжимая затылок, усиливаю контакт. Врываясь во влажное тепло рта, травлю своим термоядерным любовным ядом. Кто ж виноват, что моему нежному Центуриону выпало, чтоб вмазался в нее одичалый Маугли? У меня к ней всего в избытке. В первую очередь через нее выплескиваю, перерабатываю, реализую. Выдаю максимум, а она уже перераспределяет по нужным точкам.
– Вкусная моя… Родная… Давай по-быстрому... М?
– Не успеем… – задушенно шепчет и, шумно хватая воздух, мотает головой.
– Успеем, – заверяю я.
Ловлю ладонью подбородок, чтобы не вертелась. Лижу губы так, что почти весь низ лица мокрым оставляю. И снова в рот ее проникаю. Со стонами сплетаемся языками. Неумышленно крепче руками проходимся друг по другу.
– Ну, не здесь же, – шипит Варя, когда сдвигаю в сторону треугольник лифчика и сжимаю ладонью грудь.
Пихаясь, дергает ткань обратно. Смеюсь, хотя члену рыдать охота. Прокапываю предэякулятом определенно.
– Еб… – вырывается на эмоциях. – Пойдем, Центурион. Я вставлю и кончу, клянусь.
– Ненормальный… – а сама улыбается.
– Угу…
Подхватывая под задницу, жду, пока ногами зацепится, и несу в дом. Дорогу хорошо знаю, могу на ходу целовать. Вроде не шумим особо, но едва ступаю за порог, ползут в тишине эхом и звонкие звуки поцелуев, и вздохи, и сбивчивое перешептывание.
– Где? – спрашиваю я.
– В ванной? До спальни далеко…
– Далеко… До ванной – тоже…
Припираю к стене прямо в гостиной.