Хочу тебя любить
Шрифт:
– Бойка? – зовет, потому что я молчу.
Пьяно качнувшись, делаю неопределенным жест рукой, мол, не стоит.
– Не отстану, – упорствует Чарушин. – Ты третий день сам не свой.
– Третий день… – повторяю и киваю, подтверждая. – Три дня назад… Три дня назад у меня, блядь, все было зашибись! Три дня назад я был живой, понимаешь?
Чара кивает. Слушает, как всегда, внимательно и на полном серьезе, несмотря на то, что мой базар, уверен, выглядит со стороны как бухой слив эмоций.
– Что же
– Почему тебе всегда нужно все знать? Тебе делать, что ли, не хуй? Богданова снова не дает? – так же упорно ухожу от темы.
Ухмыляюсь. Физически это все еще возможно. Внутри же все по-прежнему трещит.
– Варя просила поддержать тебя, – спокойно сообщает Чара, а я на звуках ее имени вздрагиваю, будто с меня живьем кожу сдирают.
Я не собираюсь раскручивать эту информацию. На хрен.
Не собираюсь.
– Как она сама? Нормально? – выдыхаю и замираю в ожидании ответа.
Прикладываю усилия, чтобы полноценно видеть Чарушина. По лицу часть считать рассчитываю.
– Она молодец.
Шумно выдыхаю. Соглашаясь, киваю.
Все, на хрен. Больше я ничего не могу выдать.
Тянусь за новой порцией алкоголя. Опрокидываю стопку, не замечая, как пойло обжигает горло. Даже глаза слезятся. Прикрывая веки, вжимаю в уголки пальцы.
– Так почему ты разорвал отношения?
– Устал, – тащу стандартную отмазку.
– Ага, и потому сейчас так убиваешься. Свободе до слез рад, – ехидно гонит юмор Чарушин. – Харэ пиздеть, брат.
– А если не пиздеть… – вздыхаю я, снова вскидывая к нему взгляд. – Если не пиздеть, то сказать нечего.
– Не скажешь, значит?
– Ты вообще заметил, что я бомж? – широко развожу руками. – Полный ноль. Ничтожество. Ни хаты, ни тачки… Даже ноута для работы нет. Ночую в гостинице! И то… Это пока наличка на кармане. Еще неделя, перекочую на вокзал, блядь.
– Отец, значит?
– Да какой он мне отец? А? Какой он мне отец? – горланю так, что слюни из пасти летят. Выдав это, новый шумный выдох испускаю, будто последний. – Замяли, короче, – теперь совсем тихо говорю. – Не хочу поднимать эту тему. На хрен.
– Варя-то при чем? Она с тобой точно не из-за твоей тачки и хаты была. Ты же не баран, сам понимаешь это. Зачем ее отталкиваешь?
– Баран я. Самый настоящий. И… Ей без меня будет лучше.
Больно, но правда.
– Угу, – выдает Чара со всем скепсисом. – Размазало, смотрю, основательно. Соберись, блядь. Хватит бухать. Пошли, давай, – поднявшись, обходит стол. – Вставай, вставай…
– Ни хрена… – мотаю головой. – Там… Там мне будет хуже… – язык снова заплетается. – Слушай, можешь форматнуть мне телефон? По-братски прошу.
– Зачем?
– Хочу стереть…
– Что?
– Все! Фотки, переписки… На хрен!
Чарушин имеет наглость заржать.
– Так сотри сам. Че ты, как
– Пошел ты.
– Пойду. С тобой. Вставай, сказал.
– Съебись. Не отстанешь, по колпаку настучу, – предупреждаю, хватаясь снова за бутылку.
– Ты едва сидишь, блядь. Настучишь… Ну-ну, давай еще одну, как анестезию. Понял, придется выносить безжизненное тело. Звоню Филе, – тарахтит над ухом, пока я пытаюсь хоть как-то попасть в стопку. Уже со стола на ноги стекает, но я не сдаюсь. – Алло, Филимон. Нужна ваша помощь. Да не бухой я! Я не бухой. Слушай, серьезно. Только гриву не мой, я тебя умоляю. Мы тебя и без макси объёма примем, нет времени на реверансы. Срочно. В клубешник, да. Бойку будем выносить. Сам не допру. В говно он. Еще минута, и совсем ляжет. Жду.
Это становится последним, что я запоминаю. Следом долгая, долгая темнота.
***
– Ну и запах от него… Фу-у-у… Несет, как из бочки с брагой!
Первые пару секунд после того, как сознание включается, от звуков женского голоса прихожу в ужас. Я же никого не ебал? Я же не мог? На хрен мне это надо!
– Ты эту бочку где нюхала? Все тебе «фу». Чего прискакала?
Узнавая голос Чары, мысленно с облегчением выдыхаю. Заторможенно догоняю, что дома у него, а разговор с кем-то из сестер. Младшая – самая противная. Точно она.
– Хотела посмотреть, кого ты ночью притащил… Интересно…
Что-то несколько раз раздувается и лопается, словно пузырь жевательной резинки. Глаза не открываю, но кажется, что вижу. Память срабатывает.
– Посмотрела? Давай, мелкая, скройся.
– Скрываюсь, – гундосит девчонка нараспев. – Там, кстати, мама на завтрак звала.
– Через пару минут спустимся.
Дверь хлопает, мелкая зараза совсем не щадит мой котелок. Морщусь и стону от боли, которая разрывает голову на части.
– На тумбочке вода и две таблетки, – реагирует Чара. – Пей, в душ, и завтракать. В этом доме пропускать трапезы нельзя.
– Знаю, – хриплю.
Осторожно сажусь. Приоткрывая веки, сгребаю пилюли. Закидываю в рот и жадно заливаю их водой. Чарушин под руку не лезет, тупых комментариев не отпускает и вчерашнее не поминает. Но даже после душа я себя чувствую так, будто умер и воскрес каким-то несовершенным организмом. С непропорционально большой башкой – ее не держит ослабленное тело. Со слишком длинными тяжелыми руками – их неумолимо тянет к земле, едва не заваливаюсь от этого веса. С полуслепыми воспаленными зенками – они болят и слезятся непрерывно. Со слишком тонкой кожей – ее все раздражает.