Хочу тебя любить
Шрифт:
Казалось бы, давно все корни отрубил, но вина не спрашивает. Чувствую за этого ирода. А с ней и стыд. Вот на хрена мне это надо?
Расплатившись с водителем, придерживаю Варю у входа. Стирая со щек слезы, внушительно говорю:
– Давай, вдохни глубоко и медленно выдохни. Постарайся успокоиться. Не стоит ни тебе нервничать, ни матери. Не поможет. А вот навредить вполне может. Понимаешь меня, Центурион?
– Угу, – дрожа губами, слабо кивает.
Конечно, я понимаю, что это ее мать. И какими бы ни были их отношения, хоть ты сотню лет не контактируй, моментами тянут все эти гребаные связующие
– Давай, родная, успокаиваемся и заходим.
– Сейчас… – бормочет Варя.
Вцепляясь руками в развороты моей кожанки, ныряет мне под подбородок. Обнимаю, пока выравнивает дыхание. Машинально скольжу взглядом по растущим рядом с корпусами деревьям и неосознанно выцепляю из них одно – цветущее. Почему-то именно в этот момент приходит мысль, что по итогу мы все запомним этот день.
– Все? – заглядываю Варенику в глаза, когда она отстраняется.
Кивает, и я беру ее за руку. После… просто работаем на жизнь. Иначе не могу это назвать. Отца, сволочь эту, у двери в блок не обнаруживаю. Стоят только прибитые шоком и горем родители мачехи. Они ничего и не знают толком. В отделение их, естественно, не пустили, а врачи, как забрали Валентину Николаевну, так и не появлялись. Возвращаюсь на пост, проплачиваю «вход». Бахилы, халаты, маски – в полном обмундировании идем.
Искать кого-то в отделении и расспрашивать не приходится. Встречаем в коридоре целую бригаду. Они в быстром темпе толкают каталку с мачехой из кабинета УЗИ к лифтам.
– Мама, – сдавленный дрожащий выдох Вари прорезает внутри меня какие-то ведущие струны. Стискивая челюсти, напоминаю себе, что я, блядь, из стали. – Куда вы ее везете?
– Варя… Дочка… – лицо и шея в синяках.
«Круто» входит эта картинка. Как лезвие ножа.
– Поднимаемся в родовое. Экстренно оперировать, – на ходу тараторит одна из медработников. Голос, поставленный и высокий, дополнительно задевает все нервные окончания. – Я сказала, экстренно! Быстрее, ребята.
– Мне страшно… – стонет Валентина Николаевна. – Страшно…
– Могу я… – тут же бросается следом Варя. – Могу я с вами пойти? У меня все анализы свежие. Я регулярно прохожу обследование.
– Девушка! Нам некогда проверять. Счет на минуты!
– Так не проверяйте! – несется за ними.
Ловлю ее ладонь.
– Варя, стой. Подождем здесь.
– Нет… Ты подожди, хорошо? Я должна… – тянет руку.
Пальцы медленно выскальзывают, пока я судорожно соображаю, что мне, блядь, делать дальше. Ноги врастают в пол, в мозгах полнейший хаос.
Варя просто влетает с бригадой в лифт, а я остаюсь.
Говорил ли я, как ненавижу больницы? Больше всего на свете! Долгие минуты ожидания законных пару лет жизни отбирают. Не знаю, из-за чего конкретно меня так штормит... Раскидывает на куски, усидеть на месте не могу. Прижимая ладони к губам, таскаюсь по чертовому коридору, пока перед глазами все не расплывается, а в голове не сбоит последняя плата.
Ничего не угрожает единственному родному мне человеку. А на остальных должно быть насрать. Жаль, конечно. Чисто по-человечески сочувствую. Тупо, как чужим. Ничего более. По другим причинам шманает. В первую очередь, потому что не вижу Варю. Остальное осознать не могу – мраком скрыто.
Какой-то мужик, решив, что у меня, потерянного, как и у него, жена рожает, зовет перекурить вместе. Но меня даже никотин сейчас ни хрена не манит. Мотая головой, отказываюсь.
Наворачиваю и наворачиваю круги у лифтов. Наматываю такое количество энергии, что впору взлететь. Да только сердце тяжелое. Тянет к полу. Прибивает. И плевать мне «на вертолеты», остановиться не в состоянии.
В какой-то момент просто вынужден отойти в сторону – везут новую «экстренную», суету творят. Отхожу и отворачиваюсь к окну, чтобы не видеть того, что на повторе ситуации вызывает слишком острые эмоции.
Наклоняя голову, хрущу на нервах пальцами.
А потом… На мобилу прилетает «входящее». От нее. На автомате опускаюсь в ближайшее кресло. Руки странно дрожат, пока снимаю блок и открываю приложение.
Впиваюсь воспаленным взглядом в экран и резко выдыхаю. Сердце теряет силу и ритм. Вместо него грудь разбивает какой-то маятник.
Варвара Бойко: Анечка, 2460 г/43 см.
Мелкий сморщенный комок лежит у Вари на груди. Улыбается она не просто на камеру. Счастливо, я-то знаю, как это. Бережно придерживая ребенка ладонью, на одном снимке смотрит в кадр, а на втором вниз – на нее.
Меня же… Меня, блядь, парализует.
Анечка… Анна? Аня?.. Нюта…
Из глаз просачивается какая-то скупая, но дико жгучая влага. Даю себе пару секунд, чтобы продохнуть и уронить на дно души все, что подперло горло. А потом грубо шмыгаю носом, моргаю и набиваю ответ.
Mr. Бойка: Умница.
Заюзанное розовое сердце следом. Оно всегда первое, всегда наготове. Все выдержит.
Потому что… Больше не первый. Главный.
[1] Здесь: двадцать тысяч долларов.
Глава 62
Спасибо за все, что ты делаешь…
– На двух первых УЗИ не смогли сказать пол ребенка. Прятался. Но Ренат был уверен, что сын… – тихо рассказывает мама, пока я, замерев у пеленального столика, пытаюсь понять, как правильно надевать подгузник. Малышка такая кроха, а Бойка, похоже, не тот размер купил. Хотя на упаковке и пишется, что с нуля. Может, проблема в том, что она недоношенная? Мы с Киром не подумали, а у мамы что-то спрашивать бесполезно. Она в нашу сторону даже не смотрит, а если и смотрит, будто сквозь нас. Говорит, по большей части, сама с собой. Мне даже немного жутко. Выглядит ведь, как сумасшедшая. – На последнем УЗИ увидели… Он та-а-ак расстроился… – сипит и срывается.
Приподнимая ножки, осторожно подкладываю развернутый подгузник. Малышка как-то странно кряхтит и этим пугает меня. Застываю, вглядываясь в личико. Не сделала ли я ей больно? С облегчением отмечаю, что плакать она не собирается. Просто вертится.
«Такая забавная…» – думаю я и улыбаюсь.
– Ты же не станешь его после всего выгораживать? – вопрос направляю маме, но смотрю на Аню.
Свои действия прослеживаю и ее реакции. Все идет нормально, и я решаю просто подвернуть верх подгузника.