Хочу у зеркала, где муть… (сборник)

Цветаева Марина Ивановна

«Уж сколько их упало в эту бездну…»

Уж сколько их упало в эту бездну, Разверзтую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности Земли. Застынет всё, что пело и боролось, Сияло и рвалось: И зелень глаз моих, и нежный голос, И золото волос. И будет жизнь, с ее насущным хлебом, С забывчивостью дня. И будет всё – как будто бы под небом И не было меня! Изменчивой, как дети, в каждой мине И так недолго злой, Любившей час, когда дрова в камине Становятся золой, Виолончель, и кавалькады в чаще, И колокол в селе… – Меня, такой живой и настоящей, На ласковой земле! К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры, Чужие и свои?! — Я

обращаюсь с требованьем веры И с просьбой о любви. И день, и ночь, и письменно и устно: За правду да и нет, За то, что мне так часто – слишком грустно И только двадцать лет. За то, что мне прямая неизбежность — Прощение обид, За всю мою безудержную нежность И слишком гордый вид, За быстроту стремительных событий, За правду, за игру… Послушайте! – Еще меня любите За то, что я умру. 8 декабря 1913

Генералам двенадцатого года

Сергею

Вы, чьи широкие шинели Напоминали паруса, Чьи шпоры весело звенели И голоса, И чьи глаза, как бриллианты, На сердце оставляли след, — Очаровательные франты Минувших лет! Одним ожесточеньем воли Вы брали сердце и скалу, — Цари на каждом бранном поле И на балу. Вас охраняла длань Господня И сердце матери, – вчера Малютки-мальчики, сегодня — Офицера! Вам все вершины были малы И мягок самый черствый хлеб, О, молодые генералы Своих судеб! … Ах, на гравюре полустертой, В один великолепный миг, Я видела, Тучков-четвертый, Ваш нежный лик. И Вашу хрупкую фигуру, И золотые ордена… И я, поцеловав гравюру, Не знала сна… О, как, мне кажется, могли вы Рукою, полною перстней, И кудри дев ласкать – и гривы Своих коней. В одной невероятной скачке Вы прожили свой краткий век… И ваши кудри, ваши бачки Засыпал снег. Три сотни побеждало – трое! Лишь мертвый не вставал с земли. Вы были дети и герои, Вы всё могли! Что так же трогательно-юно, Как ваша бешеная рать? Вас златокудрая Фортуна Вела, как мать. Вы побеждали и любили Любовь и сабли острие — И весело переходили В небытие. 26 декабря 1913, Феодосия

«Над Феодосией угас навеки этот день весенний…»

Над Феодосией угас Навеки этот день весенний, И всюду удлиняет тени Прелестный предвечерний час. Захлебываясь от тоски, Иду одна, без всякой мысли. И опустились и повисли Две тоненьких мои руки. Иду вдоль генуэзских стен, Встречая ветра поцелуи, И платья шелковые струи Колеблются вокруг колен. И скромен ободок кольца, И трогательно мал и жалок Букет из нескольких фиалок Почти у самого лица. Иду вдоль крепостных валов, В тоске вечерней и весенней. И вечер удлиняет тени, И безнадежность ищет слов. 14 февраля 1914, Феодосия

С. Э

Я с вызовом ношу его кольцо! – Да, в Вечности – жена, не на бумаге! — Чрезмерно узкое его лицо Подобно шпаге. Безмолвен рот его, углами вниз, Мучительно-великолепны брови. В его лице трагически слились Две древних крови. Он тонок первой тонкостью ветвей. Его глаза – прекрасно-бесполезны! — Под крыльями раскинутых бровей — Две бездны. В его лице я рыцарству верна, – Всем вам, кто жил и умирал без страху! — Такие – в роковые времена — Слагают стансы – и идут на плаху. 3 июня 1914, Коктебель

«Не думаю, не жалуюсь, не спорю…»

Не думаю, не жалуюсь, не спорю. Не сплю. Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю, Ни к кораблю. Не чувствую, как в этих стенах жарко, Как

зелено в саду. Давно желанного и жданного подарка Не жду. Не радуют ни утро, ни трамвая Звенящий бег. Живу, не видя дня, позабывая Число и век. На, кажется, надрезанном канате Я – маленький плясун. Я – тень от чьей-то тени. Я – лунатик Двух темных лун. 13 июля 1914

Бабушке

Продолговатый и твердый овал, Черного платья раструбы… Юная бабушка! – Кто целовал Ваши надменные губы? Руки, которые в залах дворца Вальсы Шопена играли… По сторонам ледяного лица — Локоны, в виде спирали. Темный, прямой и взыскательный взгляд, Взгляд, к обороне готовый. Юные женщины так не глядят. Юная бабушка, кто Вы? Сколько возможностей Вы унесли, И невозможностей – сколько? — В ненасытимую прорву земли, Двадцатилетняя полька! День был невинен, и ветер был свеж, Темные звезды погасли. – Бабушка! – Этот жестокий мятеж В сердце моем – не от Вас ли?… 4 сентября 1914

«Осыпались листья над Вашей могилой…»

п. э.

Осыпались листья над Вашей могилой, И пахнет зимой. Послушайте, мертвый, послушайте, милый: Вы все-таки мой. Смеетесь! – В блаженной крылатке дорожной! Луна высока. Мой – так несомненно и так непреложно, Как эта рука. Опять с узелком подойду утром рано К больничным дверям. Вы просто уехали в жаркие страны, К великим морям. Я Вас целовала! Я Вам колдовала! Смеюсь над загробною тьмой! Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала — Домой! Пусть листья осыпались, смыты и стерты На траурных лентах слова. И, если для целого мира Вы мёртвы, Я тоже мертва. Я вижу, я чувствую, – чую Вас всюду. – Что ленты от Ваших венков! — Я Вас не забыла и Вас не забуду Во веки веков. Таких обещаний я знаю бесцельность, Я знаю тщету. – Письмо в бесконечность. – Письмо в беспредельность. — Письмо в пустоту. 4 октября 1914

«Сегодня таяло, сегодня я простояла у окна…»

Сегодня таяло, сегодня Я простояла у окна. Ум – отрезвленней, грудь свободней, Опять умиротворена. Не знаю, почему. Должно быть, Устала попросту душа И как-то не хотелось трогать Мятежного карандаша. Так простояла я – в тумане — Далекая добру и злу, Тихонько пальцем барабаня По чуть звенящему стеклу. Душой не лучше и не хуже, Чем первый встречный: этот вот, — Чем перламутровые лужи, Где расплескался небосвод. Чем пролетающая птица И попросту бегущий пес. И даже нищая певица Меня не довела до слез. Забвенья милое искусство Душой усвоено уже. Какое-то большое чувство Сегодня таяло в душе. 4 октября 1914

Подруга

1

Вам одеваться было лень И было лень вставать из кресел. – А каждый Ваш грядущий день Моим весельем был бы весел! Особенно смущало Вас Идти так поздно в ночь и холод. – А каждый Ваш грядущий час Моим весельем был бы молод! Вы это сделали без зла, Невинно и непоправимо. – Я Вашей юностью была, Которая проходит мимо. 25 октября 1914

2

Сини подмосковные холмы, В воздухе чуть теплом – пышь и деготь. Сплю весь день, весь день смеюсь, – должно быть, Выздоравливаю от зимы. Я иду домой возможно тише. Ненаписанных стихов – не жаль! Стук колес и жареный миндаль Мне дороже всех четверостиший. Голова до прелести пуста, Оттого что сердце – слишком полно! Дни мои, как маленькие волны, На которые гляжу с моста. Чьи-то взгляды слишком уж нежны В нежном воздухе, едва нагретом… – Я уже заболеваю летом, Еле выздоровев от зимы. 13 марта 1915