Ход конём
Шрифт:
«Нет, надо делать операцию... Нечего бояться... Надо делать...» — повторял он.
Но проходило минут двадцать — двадцать пять, боль мало-помалу отпускала, он поднимался — обмякший, с отяжелевшим телом, изжеванный, точно после приступа малярии. И. сгорбившись, насилу передвигая негнущиеся, дубовые ноги, брел, покряхтывая, к разрезу.
«Вот в следующий раз прихватит — и сразу же в больницу. Пусть делают операцию, в Кедровске прекрасный хирург, кандидат наук», — говорил он себе.
Но знал, что это — неправда, что в больницу он никогда не пойдет. Один шанс из десяти, что он выдержит эту операцию. Возраст есть возраст... Врачи и не скрывают этого. Пусть уж будет так, как будет. Бренность бытия не только в спадах и подъемах жизни,
И, как только боль утихала немного, он снова часами пропадал на разрезе; дотошно расспрашивал горняков Северного участка, хорошо ли работают врубовые механизмы, интересовался нормами проходки и толщиной вечной мерзлоты, зарисовывал в блокнот терриконы, механические лопаты, новые пневмопробойники. И почти повсюду слышал одно и то же: раньше, при Сидорове, работалось лучше. Каждый чувствовал себя самостоятельным. Люди вносили рационализаторские предложения, спорили до хрипоты, искали... Нельзя сказать, что теперь, когда начальником разреза стал Вадим Ильич Томах, все круто изменилось. Нет, этого не произошло. Все работают на прежних местах, никого не сняли, никого не понизили в должности. Вот только прежней инициативы, старательности уже нет. Вадим Ильич дело свое знает, пожалуй, не хуже Сидорова, но строго придерживается общепринятых канонов. Этого вот, мол, — нельзя, риск очень большой, ни на одном из разрезов Союза так не делают; а вот это — не положено, инструкция по эксплуатации горных машин запрещает так поступать. Ежели брать формально, то на разрезе все благополучно. Государственный план по углю и прочим показателям выполняется, а вот работать... работать стало неинтересно. Вкалываешь — и поглядываешь на часы: скорее бы конец смены. Да и прогрессивки нет...
— А вы возьмите и напишите министру обо всем, — предложил горнякам Петр Михайлович.
— А это поможет? Министр и читать не станет, перешлет Воловичу: разбирайтесь, мол, на месте. Эка важность! — сокрушались горняки.
Но Петр Михайлович уверенно заметил:
— Очень даже поможет! С мнением многотысячного коллектива министр не может не считаться.
Когда приехал Самсонов, они взяли на складе широкие, обшитые по краям камусом охотничьи лыжи и отправились на Южный участок.
Не прошло и двух недель, как Петр Михайлович послал Романову в Москву письмо, в котором сообщал все новости. Не забыл написать и о Михаиле Потаповиче Сидорове. Разве это правильно, когда такой опытный, толковый горняк занимается разными там писульками и петрографическими анализами?! Это же черт знает что! Волович поступил по меньшей мере бездумно. Этакий зарвавшийся князек...
Петр Михайлович на правах доктора наук искал слабое звено в проекте сына, искал ошибки, неточности. Однако и сам, читая рукопись, немалому научился: сын многое делал по-новому, оригинально и просто.
«Молодец Володька! Сделал все очень толково. Есть, правда, шероховатости, но это легко устранимо», — кончив читать рукопись, улыбнулся про себя Петр Михайлович и тут же обратил внимание сына на те пункты проекта, которые, по его мнению, следовало изменить. Вот, например, защита будущего разреза на Южном участке от вод озера Карыг...
Отец был прав, и Владимир это прекрасно понимал. В своем письме начальник управления открытых горных работ министерства Красильников тоже ведь говорил о каких-то «мелких технических ошибках» в проекте. Вполне возможно, что он имел в виду те же пункты, что и отец. Ну а если проект забракуют? Тогда и исправлять ничего не надо... Из Комитета народного контроля — ни звука. Четыре месяца уже, как первый экземпляр рукописи в Москве. Колючие мысли лезут в голову. От них нет спасу ни днем, ни ночью.
— Ты считаешь, что проект... примут? — недоверчиво спросил у отца Владимир.
— Пока не знаю. Но то, что его
— Я смотрю, ты моему проекту уделяешь больше внимания, чем своей теме.
— Твой проект сейчас важнее, — рассудительно молвил Петр Михайлович. — Надо отобрать со дна озера пробы грунта...
Итак, решено было пробурить на озере Карыг двадцать мелких, глубиной до пяти метров, скважин. Но где достать буровой станок? И кто, наконец, будет бурить эти скважины?.. Вопросы были далеко не праздные. Петр Михайлович понимал, что если он при сложившейся на разрезе обстановке попросит у Томаха станок и бригаду буровиков, то начальник разреза обязательно поинтересуется, для чего. А скажешь правду — может и заартачиться. Судя по высказываниям Владимира, Томах не является приверженцем поверхностной схемы осушения Южного участка. Живет по принципу: тише едешь — дальше будешь. Нет, тут надо сманеврировать. В лоб действовать глупо.
«Всю жизнь надо маневрировать, — с неожиданной улыбкой подумал Петр Михайлович. — В одном случае ты это делаешь, чтобы сделать доброе дело, в другом — чтобы выиграть что-то для себя, в третьем — из-за боязни перед кем-то... А придет ли время, когда не надо будет маневрировать, когда человек будет открытым, честным перед собой и людьми? Когда ему не надо будет таиться, что-то выгадывать? Но как же тогда жить? Ведь жизнь — это противоречия, борьба? — Петр Михайлович задумался и все с той же неожиданной ясной улыбкой сам себе ответил: — Время изменится, а заодно — и нас изменит. Точнее, мы изменимся и изменим время. Да, будет именно так. Всё должно стремиться к совершенству, в том числе и люди. — Погрустнел, сник. — А пока... пока нужно играть свою роль до конца. Во имя большого надо чем-то и жертвовать. Надо обманывать, лицемерить. Это противно. Нехорошо! Но иного пути пока нет...»
И Петр Михайлович, явившись к начальнику разреза, попросил у того станок якобы для того, чтобы провести на озере Карыг комплекс гидрогеологических исследований по своей теме. Для вящей солидности положил на стол бумагу с личной подписью заместителя министра: прошу всячески содействовать в сборе материалов. Две печати, дата. Куда денешься?
— Станок нужен срочно. Не позднее, чем завтра, надо начать бурение, — подчеркнул строго официально Петр Михайлович.
Несколько секунд Томах размышлял. Давать Кравчуку-старшему станок и бригаду бурильщиков он не хотел, на это были причины. А отказать — боялся, бумага министерства действовала на него магически. Вдобавок ко всему, Кравчук — профессор, известный в стране ученый-гидрогеолог...
— Ну что ж, наука и производство должны шагать в одном строю. Это записано в директивах съезда нашей партии. Всегда рад помочь вам, Петр Михайлович. Станок и бурильщики с завтрашнего дня в вашем распоряжении.
Петр Михайлович поблагодарил его и направился к выходу. Оглянись он в эту минуту — увидел бы кислую физиономию начальника разреза. Именно завтра Вадим Ильич предполагал пробурить возле своего дома скважину на воду. Дражайшая половина надоумила. Все равно, дескать, буровики уже целую неделю больше точат лясы, чем работают: нет победитовых коронок. Так пусть сделают для своего начальника доброе дело — просверлят дырку в песках и оборудуют колонку. Тут победитовых коронок не надо, можно обойтись и стальными... Теперь придется отложить.
Выходя из конторы, Кравчук-старший столкнулся в двери с широкоплечим человеком в кожаном пальто и ондатровой шапке.
— Петр Михайлович?! Здравствуйте! Я — Галицкий!.. Федор Лукич Галицкий, помните?! — Человек запнулся, уставившись ясным взглядом в лицо профессора. — Вы у нас в горном институте читали спецкурс и гидрогеологию... А мы с Сидоровым учились в тридцать второй группе. Не помните?.. Вы давно у нас в Кедровске? Больше месяца? Ого!.. А я вот только сегодня приехал... Был в отпуске — в Ялте. Сразу за два года взял... Чудесный город! И море еще теплое: вода плюс пятнадцать. Многие купаются. Красота-а!