Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3
Шрифт:
Когда они опустились вниз к основанию башни, сверху с неё уже сыпалась крошка ожившей кирпичной кладки, а мимо неё начали пробегать самые резвые: открытые рты, сумасшедшие ничего не видящие перед собой глаза, глухое урчание воздуха, вырывающегося из их груди. Они спотыкались, падали, поднимались и бежали, выкладываясь из последних сил.
Ходоки сбились в тесный круг, чтобы слышать друг друга. Обменяться мнением назрела необходимость, так как мгновения решали судьбу не только этого мира, но и их собственных.
– Ты уверен, что нам надо со всеми? – заорал Арно почти на ухо Ивану, оттого его вопрос дошёл не до всех.
Мимо, едва не сбив его с ног, прошмыгнул человек, схватился за сердце и опять побежал. Арно погрозил ему кулаком.
– Нет! – отрицательно качнул головой Иван.
Он не был до конца уверен, надо ли им со всеми бежать неизвестно куда, чтобы оказаться у истоков канала.
В их неподвижный островок среди мощного людского потока врезалась с ходу громадная туша пыхтящего человека. Как он смог добежать со всеми до ходоков при таких габаритах, можно было только гадать. Он тараном пробивался напрямую, не замечая стоящих на его пути ходоков. Дон Севильяк и Арно общими усилиями с трудом оттолкнули его от себя.
– Будем становиться на дорогу времени? – высокий голос Шилемы расслышали все.
Иван опять отрицательно мотнул головой. Однако с мнением Шилемы согласились все, кроме дона Севильяка, хотя, возможно, он не успел этого сделать со всеми.
Вразнобой, потянув за собой замешкавшихся, ходоки начали становиться на дорогу времени, но её… не было.
Вернее, она была, но грань между полем ходьбы и реальностью потеряла чёткость, истончилась до несущественной отдалённости. Здесь можно ещё двигаться, но зримо просачиваясь через предметы реального мира.
Иван почувствовал, как задрожала рука Шилемы, как дрогнул Хиркус, и стал озираться, дико вращая глазами. Джордан прильнул к нему всем телом и тоже не сдерживал дрожи, передавая часть её Ивану, хотя ему хватало своего переживания от внезапной потери возможности скрыто выскочить куда-нибудь отсюда для обретения свободы.
Они вновь вернулись в действительность, посчитав себя уязвлёнными до глубины души неизвестно кем и обманутыми, тоже неизвестно кем.
Пектой, толпой или самим временем?
А нашествие продолжалось.
Густые толпы, теряя скорость движения, сплошным фронтом направлялись к одной, неведомой никому точке плана городка, где вот-вот должны были сомкнуться в единую человеческую массу и остановиться. Кто окажется в её центре, тому не поздоровится, их там сомнут, растопчут. Над людьми властвовал безумный порыв, а не разум. Каждый из них никого и ничего вокруг себя не видел. Тех, кто держался вместе из родственных или дружеских уз, разнесло, рассеяло как капли, сорванные ветром, в бушующем море…
Так, наверное, потерялся где-то здесь малолетний Первопредок Эламов. И Гхор со своей бандой головорезов. Все смешались, все ждут, все кричат, как если бы человеческий вопль смог что-либо изменить в этой погибающей струе времени.
Прошли ещё краткие секунды…
Команда ходоков вдруг оказалась стиснутой со всех сторон какими-то обезумевшими от страха женщинами.
Иван, как не был занят собой и друзьями, с удивлением успел до того, как они заполнили всё пространство вокруг них, отметить, что все они практически одного возраста, лет за тридцать или около того, и одинаково одеты в серые укороченные выше колен юбки и толстой вязки джемперы.
Правда, его суждение о возрасте страдало поспешностью, он видел только раскрытые рты не то в крике, не то от нехватки воздуха, перекошенные лица и широко распахнутые, лишённые какого-либо смысла в них, глаза.
В таком состоянии человек не похож на себя, а в массе приобретает общие черты, нивелируется до неузнаваемости, под стать окружающим его людям. А стар он или молод – все на одно лицо.
Натиск их не только заставил ходоков потеряться в кишащем муравейнике, но и мог привести к распаду их круга. Они понимали, если кто-то из них сейчас не удержится в группе, упустив руку соседа, то уже никогда не сумеет пробиться к своим. К тому же у женщин, сдавивших их со всех сторон, оказалась своя единая сцепка: они также как ходоки, держались за руки.
Свободный от туч клочок неба, несущий свет тающему пятачку под собой, изогнулся, судорожно запульсировал и внезапно, со страшным грохотом, захлопнулся.
Наступила первозданная тьма.
Заполненное людьми пространство ахнуло в одном прерванном дыхании, и наступила тишина.
Как ни коротка она была, лишь краткое мгновение, но Иван успел крикнуть:
– Уходим! – и потянул за собой ходоков на дорогу времени.
На что надеялся, он не знал сам. Ожидал чего угодно, но хотелось воспользоваться той малой возможностью, что пока давало поле ходьбы. Без помех сплотить группу в тесный ударный кулак, и вернуться собранными таким образом назад, в реальное время. Втиснуться в толпу и ждать со всеми открытия канала Пектой.
Но дороги времени и поля ходьбы уже не было совершенно.
Они и реальность слились в один мир. Там и тут – везде люди…
Везде стало резко холодать, мороз падал сверху, и не стало хватать воздуха, словно его вытягивали мощные насосы… Раздавался нестерпимый свистящий звук, перерастающий в мажорный грохот тысячи тысяч барабанов, бьющих невпопад и без остановки…
Исчезло тяготение. Земля уходила из-под ног вниз и в сторону, укладывая людей штабелями в многослойный пирог…
Яркий огненный луч прорезал тьму. Всё, что попадало под метущийся сноп света, деформировалось, сжималось, наползало одно на другое, подобно картине на листе бумаги, комкающейся от неведомой силы…
Луч коснулся ходоков и тех, кто их окружал…
Ходоки и несколько десятков обступивших их женщин, притихших и испуганных, очутились под колыхающимся пологом длинного, уходящего в розоватую дымку, туннеля. Стены его конвульсивно то сжимались, сдавливая и без того малое пространство и людей, то расширялись, давая возможность разбавить тесноту, – дышали.
После недавнего грохочуще-визжащего и всё поглощающего звука, тишина, царящая в туннеле, привела попавших в него к глухоте, они немо озирались и также немо вопрошали друг друга.