Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3
Шрифт:
Колесо
Женщины примолкли в ужасе, а мужчины в немом столбняке пытались осмыслить увиденное.
Дон Севильяк ухватился за обод колеса, попытался его остановить, но ходока дёрнуло с такой силой, что он едва не упал. Дон Севильяк ухнул совой и долго ещё после этого внезапного напряжения и такого же отпора потирал руку у локтя и кривил лицо от боли.
– Вот это сила! – воскликнул он. – Оно не само крутится. Его, наверное, кто-то или что-то вращает. Не остановить.
Его заявление повисло в воздухе. Никому не хотелось высказываться по поводу попытки воздействовать на вращение колеса. Достаточно того, что они стояли и смотрели на плавно проплывающие мимо них застывшие фигуры похожих на людей существ.
Наконец, первое оглушающее впечатление постепенно стало стираться. Пришли в себя женщины, с их стороны прозвучали первые реплики, правда, больше похожие на восклицания. Ходоки тоже обменялись несколькими фразами, но их было достаточно, чтобы проникнуться пониманием неприятности, так как они, по всему, проявились не в самом благополучном месте, что в пространстве, что во времени.
Кто, кого и за что? – вот мысли, возникавшие у них.
На такое изощрённое зверство или ритуальное действие способны только разумные, и разумные, стоящие на высокой ступени цивилизации. О том же говорило наличие самого колеса, создать подобное под силу только обладателям инженерных знаний. Да и назначение его явно отличалось специализацией – для накалывания как мух на иголку существ тоже, наверное, разумных.
Арно и Хиркус последовали за медленным движением обода колеса. Они всматривались в мумифицированные лица.
– У них глаза без век, – отметил Хиркус.
– Не совсем, – засомневался Арно. – Они есть, но… может быть, перепонка закрывала у них глаза? Вот смотри…
– Это у них на ногах перепонка. В воде, наверное, жили.
– Или в болоте.
– Где ты здесь видел болото?
– А воду?
Иван слышал их удаляющиеся голоса, сам непроизвольно вглядывался в иссохшие черты, но видел только личины смерти. Он никак не мог решить, что же ему и им всем предпринять. Не оставаться же здесь? Либо надо уходить отсюда, чтобы не видеть этой голгофы, либо… Вторая альтернатива не формулировалось. Или её не существовало вообще. Уходить надо, а потом? Конечно, надо думать сообща. Но не сейчас, ни сию минуту, а позже, когда…
Какое-то нехорошее предчувствие оборвало размышления. Он быстро осмотрелся. Да нет. Все люди здесь, в округе спокойствие, колесо крутиться всё также медленно и бесшумно.
Показалось? Иван перевёл дыхание. Но тут отчаянный крик одной из женщин заставил его вздрогнуть.
– Это она! Смотрите, сёстры!.. Это Элен!
– Да, да! – подтвердила другая. – Это её медальон! Это она!
Женщины шумной стаей бросились к очередной жертве колеса.
Жертва – человек, женщина с длинными спутанными волосами, закрывающими её лицо и часть высохшей груди. Её, по-видимому, с силой насадили на острый шип. Его остриё пробило не только всё тело снизу вверх, но и черепную коробку, и теперь смотрело вверх, выйдя через темя. Руки и ноги её до сих пор сохранили связывающие их путы, колени неестественно вывернуты и подогнуты. Большой крест, топорно выструганный из деревянных палок, был косо прибит к телу Элен на животе длинным тонким стержнем.
Женщины упали перед мумией на колени, вытянули распростёртые, тянущиеся к ней руки и завыли на все лады. Колесо совершало свой неукротимый бег, и женщины были вынуждены ползти на коленях вслед.
Ходоки переглянулись. Дон Севильяк шумно вдохнул.
– Этого нам ещё не хватало, – выдохнул он. – Это что же происходит?
– Я такого не видел даже в моём поле ходьбы, – сказал Джордан и придвинулся ближе к Ивану. – Отсюда, КЕРГИШЕТ, бежать надо. Кто их знает? Как бы нас… тоже.
– Не накличь! – накинулась на него Шилема. – А уходить отсюда надо, потому что противно на это смотреть.
С противоположной стороны колеса послышался зычный голос Арно в сопровождении энергичными размахиваниями руками.
– КЕРГИШЕТ! Здесь есть на что посмотреть!
– Здесь тоже не соскучишься, – проговорил Иван в сердцах. Отозвался: – Мы сейчас подойдём! Шилема и ты, Жулдас… Жулдас, ты меня слышишь? Оставь пока… Икату. Вы поговорите с ними, – он указал на словно обезумевших женщин.
– О чём с ними говорить? – возмутилась Шилема. – Им, наверное, всё это нравиться. Вот и пусть себе…
– И всё-таки. Поговорите. Узнайте, кто эта Элен… Сами понимаете, что её появление здесь… Нам тоже важно знать… И вообще, поговорите с ними. Почему рыдают и ползут…
– Поговорю, – Жулдас так и не оставил руки Икаты-май-ё!
– Вот и поговори. А мы пойдём.
Настроение у Ивана упало много ниже среднего.
Да и откуда ему быть высоким? Хорошему настроению?
Какой-то сюрреализм преследует их, начиная с первой минуты выхода из Фимана в перливый мир. Кое-что, естественно, можно было предвидеть: суматоху нервозных толп умирающего вместе с людьми мира, стрельбу и слепую ярость пробивающихся к центру перехода по каналу, какие-то странности, в конце концов. Но действительность оказалась иной и преподносила и преподносит им такое, что перехлёстывает всякое воображение.
Чего только стоят: поле смерти и Гхор, слепой временной канал и это колесо…
Колесо же делало, казалось, вечное коловращение. И также, словно изначально, за ним ползли на коленях женщины, не отставая от жалких останков Элен.
Сопровождаемый притихшим Джорданом и топающим доном Севильяком, Иван шёл по кругу, обгоняя недавно проплывшие мимо него картинки изуверства.
– Что у вас? – угрюмо, потому что не ожидал ничего хорошего, спросил Иван поджидавших его ходоков.
– Здесь рядом посёлок и озеро. Вода, – сказал Арно.
– Вода вкусная, – вставил Хиркус.
– Подожди, – отмахнулся Арно. – Дело не в том. Там другое… Даже не знаю, как сказать и что подумать.
– Посмотрим. Не объясняй. Веди!
– Да тут и вести некуда. Вот, присмотрись. Да, да.
– Хм… И правда.
Наверное, это было поселение. Своеобразное, конечно, и непривычное людям.
Глиняные, похожие на гигантские закрученные в спираль раковины, сооружения, несомненно, искусственного происхождения, зияли овальными входами полудужьем вокруг нелепой постройки в виде той же раковины, но поставленной вертикально. Наверху, на самом кончике её был водружён крест, такой же уродливый, как на Элен, только большой.