Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3
Шрифт:
Обошлось. Что они там говорили обречённым, что обещали – не в том суть. Главное, моджахеды сдались. Но они были людьми, а наши парламентёры – профессионалами в своём деле. Знание языка и психологии поведения загнанных в безнадёжное положение людей, навыки убеждения и агитации помогли остаться в живых и моджахедам и нашим солдатам, которым пришлось бы выбивать их силой.
Сейчас складывалась совершенно иная ситуация.
Правда, ему не грозила быстрая смерть от пуль, выпущенных в упор, а от заострённой палки можно увернуться, да и ходоки поддержат огнём из автоматов. Однако хотелось бы разойтись с миром. Хотя бы на несколько минут, чтобы собрать всех в кучку, стать на дорогу времени и сдвинуться в прошлое или будущее – пока без разницы, лишь бы уйти от этой неожиданной встречи.
Вдруг ряды рептилий дрогнули, зашевелились. И как бы они не отличались от людей, их манеры и поведение держаться, Иван заметил в их позах новое содержание: – они встревожились, но не из-за его появления перед ними. Их взоры круглых бесцветных глаз, до того устремлённых на него, переметнулись к чему-то, возникнувшему за его спиной и заставившее пренебречь возможной угрозой, исходящей от него. Там что-то произошло серьёзное.
Иван подумал о какой-то проделке ходоков и хотел уже резко предупредить товарищей о несвоевременности подобных действий.
– КЕРГИШЕТ! – раздался негромкий, но полный тревожного отчаяния возглас Арно.
Иван оглянулся и с досадой на себя выругался. Не предусмотрел, не подумал, не обезопасился.
За ходоками, оставленными им во втором ряду для поддержки, скопилась целая орда рептилий.
Они надвигались тучей, словно из воздуха возникали всё новые и новые особи неведомого народа-племени. Их вооружение составляли обычные палки или обломки комлей небольших деревьев с ершистыми венчиками корней.
Эдакое народное ополчение, схватившее по дороге, когда сбегалось на звук набата, всё, что попалось под руку.
Положение для людей складывалось аховое. Иван с Хиркусом, Шилема и Жулдас с Икатой, коленопреклонённые женщины и остальные ходоки: четыре разобщённые группки, зажатые в клещи.
«Придётся стрелять!» – с горечью подумал Иван.
У всех автоматы на изготовке, а ему сдёрнуть его с плеча – одно мгновение.
Иван закрутился, оценивая обстановку. Ходоки могли бы успеть, дай он команду, сбежаться, составить сцепку и уйти в поле ходьбы.
Но женщины…
Правда, они тоже, наконец, зашевелились, но и только. Как после непосильно тяжёлой работы они поднимались на ноги и сомневались, удержаться ли они на них после того, когда всё-таки встанут во весь рост.
Во всём, тем не менее, ощущалась какая-то незавершённость в том, о чём с тревогой думал Иван и его спутники.
Аборигены, коль скоро они так удачно их окружили, должны были предпринимать новые, более агрессивные или угрожающие действия.
Иначе, зачем стоило затевать манёвр? Чтобы захватить в плен и как этих… на колесо?
Иван неосознанно, казалось, кожей отметил накал смятения не только среди людей, но и у рептилий. Те, что стояли перед Иваном плотной шеренгой явно чувствовали себя неуверенно. Копья у них подрагивали в руках, они выпрямились с натугой, так как им мешал гребень, неуклюже поворачивали головы и бессвязно переговаривались, как будто волны плескались о берег.
Подошедшие позже, перестраивались.
Они суетливо собирали из беспорядочного своего скопления упорядоченную фигуру, похожую на неровный клин. Но клином на противника, рассеянного и малочисленного, каковыми перед ними предстали люди, не ходят. Такое построение для того, чтобы пробивать брешь в плотных рядах, рассекая их.
Прошли секунды.
И вдруг шеренга копьеносцев распалась. Воины повернулись к Ивану спинами и… довольно резво драпанули прочь. Вслед за ними, опять превращаясь в дикую орду, устремились рептилии, подошедшие позже. Из их глоток исходил клокочущий звук, словно вскипел громадный котёл вязкой массы. При этом они размахивали своим примитивным оружием. Однако своим неуправляемым, на первый взгляд, потоком, не сметали всё на своём пути, а лихо обтекали огорошенных людей со всех сторон и опять смыкались, минуя их.
– Ого-го! – раздался подбадривающий ликующий голос дона Севильяка. – Так их! Так!
– Не ори так! – отшатнулся от него и присел Джордан.
До того он искал у него защиты, скрываясь за громадной глыбой дона Севильяка, как за несокрушимым заслоном ото всех бед.
– Так смешно же! – дон Севильяк панибратски хлопнул приподнявшегося с корточек Джордана по плечу, но не рассчитал силу удара, и фиманец упал. – Гы-ы! – удивился дон Севильяк.
Джордан не стал с ним больше разговаривать, отвернулся и подался ближе к Ивану.
– Как думаешь, КЕРГИШЕТ, у них здесь война или, как сейчас у нас говорят… там, в будущем, – поправился Арно, – местный вооружённый конфликт?
– Спроси что-нибудь полегче… Ты посмотри только!
С десяток рептилий отстали от ушедших в погоню соплеменников. У них не было оружия. Они что-то булькающее бормотали у стайки испуганных, не понимающих их, женщин, а потом упали перед ними ниц. Приподнялись, воздели руки вверх и запели. Звуки, издаваемые из их, плохо приспособленных для этого глоток, неожиданно обрели стройность и ритм.
Иван не поверил своим ушам. Сквозь помехи искажённого произношения чётко выделялись два слова:
– …матка боска…
Возвращение в пустыню
«Матка боска» – заклинанием прокручивалось в голове у Ивана. – «Это же Матерь божья!
Но откуда? Как это может быть здесь? Почему они обращаются к ней по-польски?»
О «матке боске» знал с детства.
В их семью наезжали знакомцы отца и матери со всех концов Европы, в том числе и из Польши. И эта «матка боска» у одних звучало как присказка, у других, как обращение к ней по поводу и без повода. Отец порой тоже говаривал:
– Ну, матка боска, – если хотел сказать о чём-то досадившем его или неприятном.
Но здесь! Здесь!!
Пока в памяти Ивана с калейдоскопической последовательностью вспоминались фрагменты отлетевших лет и продумывались им, женщины с трепетом внимали коленопреклонённым перед ними аборигенам, хотя и с удивлением. Кроме того, две из них тоже опустились на колени и с жаром стали поминать «матку боску» вполне членораздельно, так что Иван удостоверился, что не ошибся, и всё это ему не почудилось, а так оно и есть на самом деле, несмотря на поразительную необыкновенность и чудовищность происходящего.