Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2
Шрифт:
В конце концов, кое-какие проблески появились.
Оттенки – вот что стал замечать Иван, становясь на дорогу времени.
Но первое, чему он научился, – это находить вход в поле ходьбы Кап-Тартара: то тёмное пятно на площади Первого (почему именно Первого – Джордан не знал) Порога, которое, похоже, безо всякой системы медленно «ползало» по замысловатой петляющей траектории бестолковой улитой с постепенным, тем не менее, обходом фонтана.
Несколько попыток покинуть реальный мир в каком-либо ином месте Фимана неизменно выбрасывали Толкачёва к тромбу между мирами. Обратный выход в реальный мир выводил его на неизменную парковую аллею, словно сюда сходились все временные нити поля ходьбы. После чего ему приходилось возвращаться в поселение через кольцо мерцающего времени вокруг него с его плывущими картинками, раз от разу новыми, порою даже занимательными, но до оскомины надоевшими Ивану.
Джордан после каждой такой его потуги найти собственный вход в поле ходьбы Кап-Тартара встречал язвительным замечанием, что приходящим из стабильного течения времени всегда неймётся, слов они разумных, когда им говорят знающие, не понимают и… вообще. После чего следовал дежурный набор фраз о дураках и их дурости. Правда, без околичностей, так как напрямую критиковать КЕРГИШЕТА он перестал из-за уважения к нему. Да и, честно сказать, побаивался он его. За физическую мощь и за способность ответить так, что у Джордана отпадала всякая охота вступать в дискуссию.
Второе, что было важнее для Ивана, – он, входя в поле ходьбы и постоянно требуя от Джордана отчёта, что тот сейчас видит вокруг и как расположены цвета времени, стал улавливать некую слабую, едва уловимую для себя, переменную освещённость в различных направлениях пространства поля – оттенки. И постепенно, хотя и неуверенно, мог уже определить, прошлое это или будущее маячит перед ним. Бывали случаи совпадения оценок между ходоками как раз по признаку освещённости. А однажды, то ли Иван в этот раз был более внимательным, то ли дорога времени выглядела контрастней, но ему удалось вести слегка потрясённого Джордана довольно долго в лабиринте смеси различных времён: будущего, настоящего, прошлого…
Так что Иван, естественно, стал твёрже чувствовать под собой дорогу времени в поле ходьбы Кап-Тартара, и ему всё чаще думалось (и не терпелось) заглянуть в будущее временного канала, оставив до поры до времени исследование его прошлого.
Джордан, зная о его планах, осторожничал.
Он перестал говорить, что чего-то боится, поскольку, двигаясь во времени с КЕРГИШЕТОМ, ни разу не встретился с чем-то таким, что могло бы его испугать.
Теперь он не боялся, теперь он сомневался.
Он сомневался во многом.
В том числе, что заплутаем, говорил, на входе канала в каше времени. Ещё хуже, если они там вдруг потеряются; КЕРГИШЕТУ это, может быть, обойдётся и он легко выйдет в реальный мир, а как быть ему? Да и есть ли необходимость, сомневался он, вообще куда-то стремиться: ходят и ходят себе помаленьку, изучают поле ходьбы, так чего им ещё надо?
Он уже был не против того, чтобы посмотреть на реальный мир вдоль временного канала, хотя тут же высказывал сомнение: выйти-то выйдем, но войдём ли обратно в поле ходьбы именно Кап-Тартара? В Фимане вход обозначен ползучим пятном тени, а что может ожидать их там?
– Ты же выходил, – напоминал ему Иван, – и вернулся.
Непоследовательность Джордана порой удручала его. Тот мог в двух предложениях высказать совершенно противоположные мнения или сведения.
– Выходил, – уныло подтверждал местный ходок, – но ничего хорошего там не увидел.
– Вернулся же?
– Вернулся… – тянул Джордан. – Но что это мне стоило? Шагу ступить от точки зоха не смел. Шагнёшь – а вход уплыл уже куда-то…
Такие ответы наводили Ивана на мысль: местный ходок сам не знает, чего хочет, а лишь надеется на него, на КЕРГИШЕТА, который выведет его в реальный мир и потом поставит без помех на дорогу времени.
Сам же он больше интересовался полем ходьбы, считая важным для себя вначале хорошо научиться в нём ориентироваться, и уже после, если будет желание и возможности, осваивать особенности окружающего реального мира. Оттого он выжимал из Джордана последнее.
То, что его требования выжимали из того именно последнее, выяснилось после того, как местный ходок неожиданно, когда они оказались, не менее внезапно для Ивана, в настоящем, с укоризной заявил:
– Шляемся, шляемся… Ты, КЕРГИШЕТ что – двужильный? Зато я не привык… Ты бы к себе домой сбегал бы, отдохнул бы, а?
– Что это ты обо мне так обеспокоился?
– Ха! Не о тебе. О себе.
– Так бы и говорил. Но ты, пожалуй, прав. Надо сходить к себе, поговорить с Учителями.
Джордан покривил лицо в презрительной улыбке.
– С Задирой что ли? Он же…
Иван не дал ему долго распространяться по поводу негативных сторон Учителя.
– И с Сарыем, конечно. Но и с Симоном.
Джордан важно кивнул.
– Симон серьёзный человек. Сюда к нам почти не ходит, а придёт, так с дурацкими речами ни к кому не пристаёт.
– Любопытный у тебя, погляжу, критерий серьёзности. Симон многое знает и пытается объединить ходоков.
Собеседник опять покивал головой.
– Кто ещё у тебя там в Учителях ходит?
– Дон Севильяк.
– Дон Севильяк?.. А-а, Дигонов дружок. Ну, этот хоть и здоров, но смирный. Только чему он тебя может научить? У него как слово, так смех. Кто бы его самого чему поучил.
Иван с иронией посмотрел на щуплую фигуру Джордана. Да, дон Севильяк в Фимане мог подружиться только с тем, кто подстать ему самому, – с Дигоном. А Джордан росточком не вышел, мелковат для него. И в прямом, и в переносном смысле.
– Учить можно всему. Он учит меня дружбе.
– А-а, – ходок насупился, поник, помолчал.
Слова Ивана ему, по всей видимости, не понравились. Он-то здесь, как теперь знал Иван, ни с кем не дружил, а потому упоминание о дружбе кого-то с кем-то задело его за живое.
После долгого молчания поднял голову, невнятно сказал:
– Скажи, КЕРГИШЕТ… – он замялся. – А ты меня… – вновь замолчал, набрал полные лёгкие воздуха, закончил: – …когда-нибудь возьмёшь к себе? В твой мир?
Иван хотел засмеяться. Вот будет подарок для Сарыя, когда его заклятый «верт паршивый» появится у них на кухне. Это будет что-то! Но, видя переживания местного ходока, не подал и вида, что просьба его могла насмешить КЕРГИШЕТА.