Ходоки во времени. Время во все времена. Книга 4
Шрифт:
– Но вы хотя бы примерно можете подсказать длительность периода от этого до вашего времени? – в отчаянии допытывался Иван у мивакуков, но те ничего определённого сказать не могли.
А «карта времени», вызванная Иваном следов движения накруза не зафиксировала, так же как она не отмечала следов передвижения во времени ходоков.
Правда, мивакуки пытались что-то ему подсказать, но, вероятно, их система счисления, если она у них была, для Ивана оказалась пустым звуком, а перевод на десятичную – таким же тёмным явлением для мивакуков.
– Сделаем так, – наконец принял Иван решение. – Будем выходить в реальный мир с интервалом в десять миллионов лет, а вы станете определяться по звёздам.
На что мивакук невозмутимо ответил:
– Мы так тебе и предлагали.
– Когда? – хотел, было, возмутиться Иван. – А! Двинулись! – И людям: – Пошли!
Всех – по местам
Достижение времени, предшествующего появлению накруза осталось в памяти Ивана лишь отрывками, порой в непоследовательности их наступления, отчего некоторые эпизоды будто бы не имели причин возникновения. Во многих выходах в реальный мир он что-то говорил и видел, но тут же забывал, что этому предшествовало и чем закончилось – тоже. Впрочем, кое-что осталось: в конце концов, всё им делалось не бездумно, да и те, с кем он погружался в пучину прошлого, тоже были не безучастны к этому…
Первый скачок на тридцать миллионов лет.
Унылый пейзаж, чахлая растительность, дождь-сеяничек из плотных низко нависших туч.
Какое там звёздное небо?
Мивакуки разочаровались. Естественно, лишь на словах. Иван же удовлетворился – все люди находились при нём. Они, наверное, даже не догадались, насколько они ушли в прошлое.
В реальном мире оставались всего несколько минут. От людей высказался только Джордан. Съёжившись от сыпавшейся сверху влаги и отворачивая лицо от ветра, он сказал:
– Не хотел бы я здесь жить…
Второй скачок примерно на тот же промежуток времени так же оказался неудачным. Явно был день, но планету словно окутывала непроглядная пылевидная пелена. Несколько подвижек по поверхности Земли и в ближайшем времени привели к тем же результатам. Холод царил на планете, на обширных пространствах лежали сугробы грязного снега.
Люди замёрзли, мивакуки тряслись как в лихорадке.
На их сетования Иван не отвечал.
«Вот оно!» – с замиранием сердца думал он. – «Это же последствия падения астероида, от которого погибли динозавры». Сколько он о том читал и слышал!
И если это так, то здесь нет смысла останавливаться.
После нового перехода в прошлое – повезло. Повезло, потому что здесь Иван чувствовал себя неуверенно в определении точек зоха. Пространственно он старался находиться в координатах, совпадающих с местом нахождения теперь уже в далёком будущем накруза. И, если смещался, то возвращался назад к этой отметке. А вот временные определения, тем более распознавание дней и ночей, стали для Ивана неуловимыми, поскольку он либо потерял способность это делать, либо прошлое диктовало свои правила движения во времени, и, значит, к ним надо было приспосабливаться.
Тем не менее, им повезло.
Закатное солнце, чистое небо и кусочек суши, а вокруг вода до горизонта.
Остров чем-то похожий на Пулковский, с которого доступен Кап-Тартар: голая вершина, а по берегу деревья, те же ели, но с причудливо изломанными стволами от постоянно дующих сильных ветров.
Как всегда, отпугнув мивакуков, люди, в ожидании наступления темноты, развели костёр. В вещмешках Ивана и Джордана еды сохранилось на скромный ужин, съеденный Мау-ма и детьми Жулдаса с опаской. Никакой живности, достойной охоты, не оказалось.
Вялый, ничего незначащий разговор вёлся только между ходоками. Точнее, высказывался Джордан, а Иван либо возражал, либо поддакивал, а Жулдас отделывался междометиями.
Иката с детьми и Мау-ма сидели, прижавшись друг к другу, и находились будто в забытьи: для них мелькающие перемены в реальном мире, да и сами скачки во времени были мало понятны и оттого утомительны. Живя на острове мивакуков, они хотя бы всегда чувствовали под ногами одну и ту же твердь. А тут: то дождь и трава по пояс, то снег по колено, то песочная залысина небольшого островка, затерянного в океане. И все эти перемены – в мгновение ока.
– Мне, наверное, надо вернуться в Фиман, – вдруг заявил Джордан. – И сидеть там.
– Чего это ты? – удивился Иван, словно не он предупредил фиманца больше не брать с собой при погружении во время.
– А то! – Джордан подбросил в костёр сухой пучок травы. – Куда вот ты меня… нас завёл? Случись что, на этом острове и останемся. Даже огня не поддержать, – пошарил вокруг, выдернул кустик травы и кинул его в костёр.
– Не каркай!.. Тебе точно надо вернуться и опять блажить на площади Первого Порога. У памятника Давналу… Ты уж, наверное, забывать о нём стал?
– Как можно забыть? Но… Не вернусь я, КЕРГИШЕТ, – противореча себе, с грустью сказал Джордан. – Никогда не вернусь. Там, наверное, случилась очередная эгепия. Попаду в неё, совсем старым стану. Зачем мне это?.. Ты, КЕРГЕШЕТ, на мои слова не обращай внимания. Я говорю… Ну, не молчать же всё время, как Жулдас!
– Говори хорошее, а не плохое, – после паузы отозвался Жулдас и отвернулся от Джордана.
– Во, заговорил… А эти тебе что говорят? Трясуны?
– Ждут ночи… Будут по звёздам определяться, – неохотно ответил Иван. – Чего спрашиваешь? Сам знаешь.
– Так не молчать же. А они, может быть, ещё что тебе сказали… Вон как трясутся. Как от мороза.
– Всё может быть…
Иван безучастно смотрел на догорающую зарю. Вот-вот появятся звёзды. Что-то скажут мивакуки. Быстрее бы!
Неожиданно к нему подсел Мау-ма. Мальчик, внезапно оказавшийся на острове мивакуков за годы повзрослел, превратясь в зрелого мужчину: статного, красивого, со степенными движениями, в них таилась недюжинная физическая сила. Общение с Икатой и особенно с Жулдасом, чья жизнь начиналась и была связана с людьми, дали Мау-ма многое, но всё равно он как был, так и остался по своим представлениям ребёнком, одним из сыновей Жулдаса.