Ходячие. Второй шаг
Шрифт:
– Скоро много всего будет. Урожай-то никто не отменял.
Подошел Дороган и молча швырнул в огонь целый ворох бумажных обрывков. Клочки, исписанные мелким почерком, изорванные так тщательно, чтобы нельзя было разобрать ни слова, мгновенно скорчились. Кому он пишет все это, интересно?
– Сочиняете роман? – шутливо поинтересовалась девушка.
– Я? Что вы! – Дороган глянул затравленно и снова скрылся в своей времянке.
Вика еще немного потопталась у мангала и ушла в дом. Могла бы и помочь. Хотя бы в гараже подмела. Надо же хоть немного шевелиться. Но есть бабы, которых только палкой заставишь что-нибудь делать. Постоять, глядя на огонь, – это они умеют, а вот помочь – увольте.
Через окно времянки виднелась склоненная
Слова Сани не шли у нее из головы. Да, Дороган странный. Ест мало для такого верзилы и всегда чувствует себя хорошо. Машину приподнял, когда Саня осматривал ее.
А недавно она увидела, как Дороган отжимался на одном пальце. Не то чтобы ей было интересно наблюдать подробности Саниного с Дороганом жития-бытия, но все же… порой она заглядывала к ним в окошко. Просто так. Лучше знать, кто и чем занят. Она вообще удивлялась спокойствию, с которой все приняли смерть Самохвалова.
У нее-то, допустим, есть причины не бояться, что грядет новое убийство, но остальные крайне беспечны.
Так вот, когда она заглянула в окно, Дороган отжимался, не на кулаках даже, а на одном пальце! Она спросила его потом как бы невзначай:
– Вы, наверное, спортсмен?
А он лишь буркнул:
– Нет, что вы!
Но ее-то просто так не отошьешь, и она поинтересовалась в лоб:
– А кем вы, позвольте узнать, работали?
– В компьютерной фирме, – ответил он, – но вам это, наверное, неинтересно.
– Ну почему же, очень даже интересно, – она хотела его разговорить, но Дороган, как всегда, смылся.
Выглядит как дурачок, одет как последний ботаник, а глаза между тем умные. Цепкие такие глаза. У спортсменов таких не бывает. А для компьютерщика он слишком силен. Придумал бы себе другую легенду.
Время от времени рука Дорогана застывала в воздухе – мужчина что-то обдумывал. Потом хмурился, вычеркивал что-то и принимался строчить снова. С такой постной рожей заполняют бухгалтерские ведомости. Ведут учет. Проверяют прописи первоклашек. Что он там черкает, в самом деле? Консервы считает? Вычисляет, сколько в городе может быть этих? По совету психоаналитика изливает чувства на бумагу? Пишет стихи возлюбленной, которую считает погибшей? Занимается какой-нибудь научной деятельностью?
На секунду Аиде привиделось: сидя в тиши времянки, Евгений Дороган изобретает вакцину от ужасной напасти, одолевшей город. Он потихоньку смешает пару-тройку моющих средств, а потом принесет панацею в склянке и скажет: вуаля, господа, лекарство, которое лечит этих, – готово. Как прекрасен такой вариант! Дороган – скромный и нелюдимый, поэтому он держит свои разработки в секрете. Но зато, когда он откроет их, вот уж они будут потрясены. «Господи, пусть это будет правдой, – прошептала Аида, глядя на огонь. – Я даже с Викой помирюсь. Лишь бы кто-нибудь справился с этой дрянью. Чтобы мы жили как прежде. И разыскали, наконец, Стаса и Егора». Но Аида одернула сама себя: ты прекрасно видела, что цифр в его записях нет, какой он, на фиг, ученый.
Дороган отложил ручку и посмотрел на часы. Сейчас он будет отжиматься перед обедом – ровно пять минут. А она не может бросить костер и есть будет позже. Но это даже и хорошо. Можно не слушать унылые разговоры. Дождавшись, когда Дороган отправится в дом, Аида взяла паузу, в течение которой он мог вспомнить, что забыл носовой платок или что-то в этом роде, и с самым независимым видом (как она надеялась) вошла во времянку. Она дежурная, в конце концов, и должна за всем следить. Мало ли что ей нужно. Ящик стола, куда Дороган сунул свои бумажки, слава богу, не имеет замка. Аида уже
Если бы у нее был открыт в этот момент рот, она бы увидела, как сердце, вылетев из него, запрыгало по полу. Нет, Дороган, определенно, спортсмен. Преодолеть расстояние от дома до времянки за пару секунд можно только прыжком. Евгений покашлял еще раз, чтобы у нее не осталось сомнений – он не простужен и не поперхнулся. На стеклах его очков играло заходящее солнце, поэтому глаз было не видно.
– Вы что-то ищете, Аидочка? – спросил он вежливо.
– Мусор, – ответила она и сама удивилась тому, как естественно это прозвучало. – Саня вечно оставляет дома мусор. Ходи за ним потом.
И, подхватив с полу какую-то салфетку, Аида вышла, с ужасом понимая, что, кажется, уже покраснела. Она раздумывала, не стоит ли ей самой броситься в костер, чтобы сгореть в нем заживо и таким образом избавить себя от позора, а других от своего присутствия, когда услышала свое имя. Кто-то тихо звал ее из-за забора. Сначала она подумала, что ей показалось. Но голос позвал ее снова. Теперь уже сомневаться не приходилось.
И морковь, и разделочная доска мгновенно испачкались кровью. Сунув порезанный палец в рот, Саня пошел за бинтом. В подсобке было непривычно светло. При его появлении Шер быстро отошел от Веры, которая сидела на столе, раздвинув ноги, и стал без нужды рассматривать флаконы с жидкостью для мытья посуды. Вера суетливо одернула юбку и сложила руки на коленях, как школьница. «Совсем рехнулись, – подумал Саня, – дело, разумеется, ихнее, но почему бы не уединиться в одной из спален? Еще свет включили на полную, извращенцы». Решив – схожу в туалет и просто отмотаю бумаги, – Саня аккуратно прикрыл дверь, забыв от смущения извиниться. Он был уверен, что его появление вызвало переполох, и что сейчас любовнички побагровели и спрашивают друг друга: «Думаешь, он все понял?» или «Интересно, он кому-нибудь расскажет?»
В подсобке после его ухода действительно состоялся напряженный диалог. Шер ворошил золотистые волосы, что делал обычно от волнения, Вера, не шевелясь, смотрела в пол.
– Что же делать? – спросила она дрожащим голосом.
– Не знаю, – ответил Шер и добавил, прокашлявшись: – Если бы это случилось в другие времена, я сказал бы, что я рад. А теперь – я не знаю.
– В любом случае, Георгий Яковлевич, я прошу вас, чтобы это пока осталось между нами.
– Разумеется.
Они разошлись по своим комнатам. Саня, который столкнулся с Верой возле кухни и не успел отвести глаза, заметил, что взгляд у женщины странный. Кислый, что ли. «Ну и дела, – подумал он, – у нас шрам на пол-рожи, а мы еще недовольны, что нас охаживает такой красавчик. Совсем баба сдурела».
Медленно переставляя ноги, Вера поднялась в спальню, где на кровати ее ждала подруга. Помолчали. В солнечном свете, пробивающемся в комнату из-за сдвинутых штор, Александра выглядела плохо. Это поразило Веру до глубины души. Разумеется, любой человек имеет право выглядеть плохо, когда весь мир летит в тартарары. Но только не Александра. Все они изрядно себя запустили, чего уж греха таить. Волосы, которые Шер советовал им еще какое-то время не мыть, прикрывали косынками и платочками. Грязные ногти чистили какое-то время втихаря вилкой, потом перестали. Все чаще Вере казалось, что она чует сладковатый запах давно не мытого тела, но она уже не давала себе труд разобраться, от нее он исходит или от собеседника. Но Александра! Она ни разу не позволила себе оскорбить чужой взгляд не то что грязью – даже выбившейся прядкой. Всегда чистая кожа без следов усталости, всегда подтянутые, не набрякшие веки. И вдруг Александре будто стало все равно, и она махом вернула себе все годы, которые так умело скрывала. Еще пару часов назад она была холеной, ясноглазой Александрой, и вдруг взгляд потух, а кожа стала вялой.