Хока
Шрифт:
Не видел Дуняшиного лица Андрей, он все гладил и гладил ее по плечу, по волосам, говорил мягко, тихо. Но лицо девушки уже менялось, снова на нем появилось выражение, которое пугало всех, которое делало ее чужой, неузнаваемой.
– Вот обвенчаемся, уедем, как давеча хотели, далеко-далеко и вот уж там никто тебя огорчать не станет, будем только ты и я, да еще детишки наши.
– На что ж мы жить-то будем, – услышал он голос Дуни, – ведь у тебя за душой ни гроша? А я привыкла жить хорошо, да и к работе не приучена. Кто будет всю работу в дому делать? Где твои холопы?
– Ты так никогда не говорила, все по тебе было. И работы ты не боялась.
– Ежели не говорила, то не значит, что не думала.
Андрейка заглянул в глаза и понял, что не Дуняша это снова.
– Ты что с ней сделала? Он схватил девушку за руки и начал трясти, – отпусти ее, слышишь? Оставь нас в покое, что тебе надобно!?
– Тише, ты, ребенка повредишь. – Сказал Дуняшиным голосом кто-то совсем незнакомый.
– Ты кто? – спросил Андрейка.
– Тебе это знать ни к чему, – ответила гнусаво Дуняша. Одно скажу, если будешь мне служить, то послужишь и девке своей.
Потрясенный юноша смотрел на оборотня, который вселился в его любимую. И от той простоты, с которой тот общался с ним, было жутко.
– Ну, что молчишь, будешь служить? – спросил оборотень.
Андрейка сглотнул комок в горле, который перехватывал ему дыхание:
– Я подумаю.
– Думай быстрей, у меня времени мало, да и у тебя, думаю, тоже. Иди, надумаешь, придешь. А то мне ваши сюсюканья уже надоели.
Андрейка шел по громадному купеческому дому, навстречу ему не попалось ни души. И тишина была тяжелой, удушающей, от которой хотелось завыть.
Вскорости, поползли слухи, что Дуняша, сестрица Куприяновская, продала душу нечистому и теперь сама стала ведьмой.
Теперь все несчастья, которые случались в городе, приписывали ее рукам. Ураган прошел – ведьмины проделки. Роженица умерла – тоже она виновата. Дальше – больше, пошли уж совсем невероятные слухи: то курица черное яйцо снесла, то корова ягненком отелилась, а некоторые утверждали, что видели, как ночью баба на метле над крышами летала.
Народ и так недолюбливал Куприяновых, а тут появился повод лишний раз косточки им перемыть. Город гудел. Кто-то предложил послов направить к Ивану Тимофеевичу для переговоров. На том и порешили.
Но начали действительно происходить несчастья. Напал на город какой-то мор. Стали падать люди, как подкошенные, без чувств, ни с того, ни с сего. А приходить в чувства, не приходили. Что только не пробовали! Ничего не помогало. Ни снадобьями, ни молитвами, ни какими- то еще народными средствами не могли людей на ноги поставить. А они, как спали. И были это только девушки и все молодые и здоровые. Мор продолжался. Никто не знал, откуда он появился и как его остановить. Потом город охватили пожары. Много людей сгорело в огне, все больше и больше домов превращались в головешки.
Народ начал роптать.
Глава 8
Дождь стекал с капюшона натянутого поверх фуражки. Лейтенант Савчук жмурился от попавших на лицо капель. В такую погоду, да еще в темноте трудно было что-то увидеть.
Машин было мало. Сработало объявление по радио, в котором передавалась просьба воздержаться от поездок из города на три дня в связи с повышенной аварийностью на дороге. А тут пошел дождь, и возможная аварийность подтвердилась.
На радио он позвонил сам, представился должностным лицом из ГИБДД и продиктовал объявление. Откровенно говоря, удивился сам, что так легко ему поверили. И с ребятами, что сегодня заступили на дежурство, договориться было легко. Они не очень вникали в суть проблемы, поняли лишь одно: раз просят – значит надо. Единственное поставили условие: работать самому вместе с ними.
Вот и стоял Савчук на дороге под дождем, всматриваясь в темноту, а дежурный наряд в полном составе наблюдал за ним из стоящей рядом машины.
Так сложилось, что дорога, соединяющая город с другими населенными пунктами, была только одна. В исторические времена, когда строили город, руководствовались тем, чтобы сделать его как можно более укрепленным и неприступным. Место выбрали на возвышенности, с одной стороны которой был крутой спуск, где могли пройти только пешеходы. Почти по всему периметру этого холма по впадине текла река и огибала городские строения. Так, что во все времена дорога была одна. В годы Советской власти построили мост, но как раз сейчас его закрыли на реконструкцию, и старая дорога снова осталась одна.
В темноте издалека засветились фары. Савчук вышел на середину дороги и помахал палочкой, останавливая машину.
Ночное освещение высвечивало АУДИ красного цвета. Водитель за рулем был молодым.
– Куда направляемся? – спросил Савчук, беря документы.
– Дела у меня, – ответил водитель.
– А до утра Ваши дела подождать не могут? – лейтенант медлил отдавать документы, – Вы объявления по радио слышали?
– Слышал. Ну, мне очень надо.
– Куда же это?
– Девушка ждет, а до утра далеко, может и не дождаться, – ответил, улыбаясь, водитель.
«Святая простота!» – подумал лейтенант.
– Я рекомендую Вам вернуться и дождаться утра, – вслух сказал Савчук.
– Я уже могу ехать? – протянул руку из окошка машины водитель.
– Можете, только, если Вы все же решили продолжить путь, послушайте технику безопасности в пути: из машины не выходить, окна, двери не открывать, на дороге не останавливаться ни при каких обстоятельствах. Запомнили?
– Запомнил, – ответил водитель, но было видно, что слушал он в пол уха, а мыслями был уже на предстоящем свидании.
Машина тронулась с места, а лейтенант Савчук вздохнул от бессилия. Владислав Игоревич обращал особое внимание на молодых водителей. Многие водители после его наставлений все же поворачивали назад, но многие ехали дальше.
– Виктор? А ты что тут делаешь? – водитель черного БМВ высунулся из окна.
– Слышал объявления?
– Ну, слышал.
– Сложный участок, – сказал Савчук, – бросили на подкрепление. А ты куда?
– В больницу, у меня Таня там… спит. Еду сменить ее маму, тетю Лену.