Хокин
Шрифт:
— Да, господин.
— Я слышал, ты был ранен.
— Да, но всё уже в порядке. — Он указал в сторону оружейного склада, в котором отвечал за инвентарь и обмундирование. — Если вас интересует отчет, который вы просили сделать, то я вчера его вам отправил…
Азагот махнул рукой.
— Он подождет до обеда. — От взгляда Азагота, Хок вспотел, а когда начал ёрзать, Жнец заговорил: — Ты никогда не рассказывал мне о своем детстве.
Хок сглотнул, вспомнив, что Дариен рассказывал, будто Азагот задавал странные личные вопросы.
— Нет, господин, не
— Расскажи.
— Я, правда, не думаю, что это важно…
Ветерок стал холодным, как и голос Азагота, и Хокин едва удержался, чтобы не вздрогнуть.
— Если бы это не было важно, спрашивал бы я тогда?
Хокин проигнорировал риторический вопрос.
— Мое детство не отличается от детства любого другого Мемитима. — За исключением Сюзанны, которая вела совершенно очаровательный образ жизни, пока первый наставник Мемитим не выдернул её из человеческого мира. — Оно было хреновым.
Когда Азагот вздернул бровь, Хокин понял, что туманным объяснением не обойдется. Отец хотел подробностей, и только полный придурок не даст Азаготу того, что он желает.
— Я вырос в рабочем доме в Лондоне. Люди, которые там работали, сказали, что меня младенцем подкинули к двери.
— Тебя никто не усыновил?
Хокин рассмеялся.
— Усыновленных и удочеренных детей частенько использовали в качестве рабов или мелких подмастерий.
— К детям, что жили в рабочих домах и приютах относились же не лучше, нет?
Не лучше. Черт возьми, зачем они об этом разговаривают? Хок неохотно ответил на вопрос отца, прежде чем тот начал терять терпение. Потерявший терпение Азагот — пугающий Азагот. Как и терпеливый Азагот.
— Как только у нас появлялась возможность, мы вынуждены были платить за заботу о нас. Мы зарабатывали деньги всеми возможными способами. Просили милостыню, воровали, выполняли странные поручения, занимались проституцией.
Выражение лица Азагота не изменилось, вот только теперь Хок ощущал, как в том бурлит ярость. Но почему? Насколько Хок знал, Азагот плевать хотел на детство своих детей. Он всегда говорил, что имеет значение лишь настоящее. Они росли в той среде, что сделала их воинами. Все это было ради большего блага и всей стандартной болтовни.
— Были ли времена, когда все было не так плохо? Когда ты был счастлив?
Счастлив? Черт возьми, Азагот с ним шутит?
Воспоминания, которые долгое время были похоронены глубоко внутри, потоком вырвались наружу с гневом. Ощущение ненужности. В то время Хокин считал себя человеком, и думал, что, наверное, его человеческие родители были настолько бедны, что им просто пришлось от него отказаться. Теперь же, зная, что его родители были более могущественными, чем можно представить, и намеренно оставили его в дерьмовой ситуации, Хок злился еще сильнее. Да, он знал, почему они так поступили. Он всегда умел скрывать эмоции, но сейчас больше не мог отрицать, что эта ярость и боль, кипели веками.
— Нет, отец, всегда было плохо. — Хок сжал руки в кулаки. — Я не помню, чтобы был сытым или чистым. Я никогда не был счастлив. Ни разу. Никогда. До тех пор, пока не появился наставник и не спас меня из ада, именуемым жизнью. Я чуть не потерял руку за то, что украл корку хлеба.
Азагот долго молчал и просто стоял, а его глаза блестели, словно ярко-зелёная трава с каплями росы на солнце. Наконец, он указал за плечо Хокина.
— У тебя компания.
Хок развернулся и обнаружил Джейкоба. Мемитим, который вознёсся почти век назад стоял возле Камня Призыва. Коричневые крылья, совпадающие по цвету с волосами и глазами были полностью расправлены, вероятно, для того, чтобы показать их своему низшему, не вознесшемуся полубрату.
— Чего тебе? — спросил он заносчивым тоном.
— Я… — Хокин повернулся к Азаготу, но отец уже исчез. Что ж, одним беспокойством меньше.
— Ты что?
Черт возьми, Джейкоб раздражал. Хотя, он раздражал еще до того, как получил крылья и стал работать в совете Мемитимов — значимое управляющее звено — так что плевать на это.
— Я знаю, что мы не должны быть в курсе будущего наших праймори, но можем ли мы знать сошли ли они со своего пути?
Джейкоб поправил малиновый пояс, которым была подвязана ряса цвета серебра и бронзы
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Не знаю, — буднично ответил Хокин. — Просто интересно.
— Ясно. — Джейкоб убрал крылья, взметнув воздух, от которого зашевелились волосы Хокина. — Вы не можете знать. Мы можем.
Хокин не мог вдохнуть, лёгкие просто отказывались качать воздух. Неужели линия судьбы Дрейгера сошла с жизненного пути и эти засранцы посланники все знают? Успокойся.
— Как?
Джейкоб, изучающий свои ногти, вынырнул из этого занятия, явно наслаждаясь своей властью. Проныра. После чего он сложил руки на груди, всколыхнув рясу у обнаженных ступней.
— На каждого праймори есть файл, — объяснил он. — Эти файлы постоянно просматриваются. И если что-то идет наперекосяк или праймори умирает раньше времени, мы получаем оповещение.
— И что происходит после того, как получено оповещение?
Джейкоб раздраженно вздохнул, словно этот разговор его раздражал.
— Много вариантов. Иногда позволяем ситуации самой разрешиться. Иногда, предупреждаем хранителя-Мемитима праймори, чтобы тот лучше управлял ситуацией, а порой ничего не можем сделать, кроме как попытаться смягчить ущерб за счет жизней других, чтобы добиться нужного нам результата. — Он замолк, встретился взглядом с Хоком. — Ты что-то хотел у меня спросить?
— Не совсем. — Хокин улыбнулся, надеясь, что Джейкоб купится на эту фигню. — Просто однажды я надеюсь присоединиться к Совету Мемитимов, поэтому сейчас пытаюсь вникнуть во всякое закулисье.
Джейкоб рассмеялся.
— Думаешь, что получишь преимущество? Идиот. Я десятилетия ангел, и не нахожусь даже в листе ожидания на присоединение к Совету.
— Может тебе перед Вознесением стоило задавать вопросы, — предложил Хокин, — как это делаю я.
Джейкоб всегда был бездельником и выполнял минимум работы для своей должности.